Контрастные рыжие кирпичи зданий проявлялись на фоне осыпавшейся штукатурки. Кривые бетонные столбики обозначали некогда огражденное пространство фермы. Все мертво и заброшено. Ни единого движения в поле зрения.

Я достал «кольт», встал на ноги и быстро пересек пространство, отделяющее стойло от молодого леса. Вбежав внутрь длинного помещения, выпучив глаза и панически размахивая пистолетом из стороны в сторону, я лихорадочно осмотрелся по сторонам. Пустые ясли, прогнившие деревянные опоры и балки, навалы битого шифера. Пусто, никого. Интересно, что случилось со всеми этими животными, что были здесь брошены в тот злополучный день, когда рванул реактор?

Туман в голове мешал соображать, но я все же понял, что в таком помещении оставаться опасно. Слишком много здесь «дыр», из которых в любой момент может повылезать всякая нечисть, и укрыться от уродов просто негде будет. Нужно идти вон к тем кирпичным зданиям. Когда я перебегал сюда, на крыше одного из них приметил круглое чердачное окошко.

— Чердак! — слово непроизвольно сорвалось с моих губ.

Лучшего укрытия на данный момент не найти и не придумать. Сказано — сделано. Шустрой мышкой я прошмыгнул по развалинам, и по скрипучей ржавой лестнице поднялся в это укрытие. Пространство между потолком и крышей оказалось просторным, прямо целый ангар, а не чердак. Тут я и занялся своей раной. Срезал рукав кителя и водолазки, аккуратно промыл дыру, плотно перебинтовал все плечо и на всякий случай вколол еще одно обезболивающее.

Закончив процедуру, я сел на перекрытие и прислонился спиной к бугристой кирпичной трубе. И что же дальше?

— А дальше — старость, пенсия и могила, если твой гребаный завод не развалится еще до того! — Вдруг прямо передо мной появилась моя мама собственной персоной.

Плод моего воображения или глюк, вызванный действием лекарств, она стояла, одетая в свой выцветший домашний халат, опираясь на свою замызганную, исцарапанную палочку, и грозно махала мне своим костлявым кулачком.

— А если сольют предприятие какому-нибудь козлу-депутату, так и в безработные сразу пойдешь! Кому ты нужен в нашей стране, инженер-подводник?! А вот сдохну я, так ты вообще засрешься по самые уши и в четырех стенах в одиночестве ласты склеишь. От цирроза печени склеишь! Сколько я тебе говорила, чтобы за ум взялся да завел себе бабу толковую! Она бы тебя вычухала! Хотя кто уже на тебя такого клюнет?

— Вот только твоих лекций мне здесь и не хватало! Давай не будем, мам, — огрызнулся я, позабыв, что это зрелище и эта нотация мне наверняка мерещатся, — или ты не понимаешь, что я только ради тебя и пытаюсь выжить тут?! Не будет меня, долго ты на свою пенсию проживешь? Кто тебе с лекарствами поможет, кто тебе стакан воды принесет, когда здоровья совсем мало станет? А хоронить тебя кто будет — Саша Пушкин?!

Где-то глубоко внутри искорка незатуманенного снадобьями разума кричала, что это все нереальное, но крик этот был не громче, чем стон заживо похороненного глубоко под землей. Образ моей матери скорчил гневную гримасу и исчез.

— Куда же ты?! Вот сейчас пущу себе пулю в голову, — я приставил «кольт» к виску, — и пошло все на!..

— Давай-давай, туда тебе и дорога, тряпка, — из темного угла памяти выбралась и стала предо мной Светка, моя студенческая любовь. — Жил как ничтожество и сдохнешь так же.