Два толстых лентяя, с важным видом, принимали оплату за проезд, причём тот, который с разорванным ухом складывал деньги в коробку с эмблемой городского казначейства, а тот, которому наступили на нос, не менее деловито, прятал в расшитый кошель подношения от благодарных купцов. Коррупция в действии. А мне оно надо?
У самой ограды, постелив вытертый коврик, сидел тощий старик с длинной седой бородой и запрокинув голову, пронзительным голосом декламировал молитвы. Глаза его незряче смотрели в никуда. Перед собой дедуган бросил перевёрнутую чалму, где уже поблёскивало множество монет. Считалось хорошей приметой подать нищему в начале торгового дня и большинство купцов добросовестно соблюдали традицию. Стража имела с этого свой интерес и приглядывала за бедолагой, поэтому дела у того шли весьма неплохо, кроме всего прочего, позволяя несчастному юродивому содержать три гарема в различных районах столицы.
Подойдя к старику, я присел рядом, привалившись спиной к скрипнувшей ограде. Слепой повёл щекой, отгоняя невидимую муху, слегка сбился, но тут же продолжил пронзительное нытьё, обращённое к всевышнему. Стражники тоже обратили внимание на меня, но решили пока не вмешиваться.
– Привет, Хамид, – сказал я и подвинул ногой его чалму, – ого! Рабочий день только начался, а у тебя уже хватает на целую ночь веселья.
– Господь всемилостив, – со вздохом, сказал нищий, прерывая молитву, чтобы внимательно изучить слепыми глазами моё лицо. На мгновение туслые пятаки остановились на шерандоне и ещё раз вздохнув, старик закончил, – но видимо не настолько всеблаг, дабы избавить меня от твоих посещений.
–А, узнал! – обрадовался я, – очевидно, по голосу. Я слышал, слепцы, ну я имею в виду настоящих слепых, а не тех жалких жуликов, которые дурачат честных людей на Рыночной площади, способны узнавать человека по одному-единственному слову.
– Твои слова, как ветер, а обличье – туман, – прокряхтел нищий, принимая очередную подачку, – благослови твою торговлю Господь. Однако даже у ветра есть направление, а туман не бывает настолько густым, дабы скрыть всё на свете.
– Это точно, – согласился я, – кому, как не вам – слепым знать, как выглядит туман и каким он бывает.
– Если ты пожелаешь, чтобы я тебя хоть раз не узнал, тебе следовало бы оставлять дома свой шерандон, цепочку на руке и медальон на шее, – заметил Хамид, проигнорировав выпад, – они тебя сразу выдают. Впрочем, можешь этого не делать, ибо среди всех остальных слепцов один слепой Хамид обладает истинным зрением, ниспосланным ему всевышним.
– Ну брякалка ещё куда ни шло, но, – я поднял руку и посмотрел на браслет перехода. Медальон я ощущал и так, как постоянную пульсацию в груди, – всё остальное…
– Эге-ге, даже у джиннов бывают свои привязанности, – пожал плечами старик, – боюсь только, от этой информации мне не будет никакого проку – одни неприятности.
– Совершенно верно, – согласился я, усмехаясь.
– Ну, тогда будем считать, что я ничего и не знаю. Предпочитаю быть нем, как могила, вместо того, чтобы на самом деле отправиться в неё из-за лишнего словца, – в чалму вновь низвергся медный дождь, – да благословит ваши товары Господь. Ну и зачем же всемогущий джинн отыскал нищее ничтожество, оскверняющее своим задом место рядом с важными торговыми людьми?
– Может быть мне не с кем побеседовать? – предположил я.
– Ха, я видел джинна с такими пэри, при взгляде на которых блекли мои самые необузданные фантазии. И я даже не буду вспоминать джиний, – сказал Хамид, помолчав, – а если джиний две, то и джиннов видимо, двое. Неужели джинн предпочтёт старого глупого нищего, общению с равными себе?
– Ну вообще-то, джиний, как ты их называешь – три, – уточнил я, – но это тебя, как ты понимаешь, не касается. |