Неизвестный был облачен в коричневое рваное в нескольких местах пальто, стёртые ботинки и полинялую, побитую молью кроличью шапку.

Но ни Катка, ни тетка с хозяйственной сумкой не обратили внимания на руку несчастного. И теперь, приметив ухоженную ладошку с кроваво-красным маникюром на тонких длинных пальчиках, Копейкина побледнела.

– Это женщина! – завизжала она так громко, что тетка попятилась назад.

– Че орешь, бешеная?

– Женщина, – твердила Ката. – И она… она не пьяная.

– Разуй глаза, вона в какой одежонке валяется. Пьянь стопроцентная!

Гипнотизируя взглядом красные ногти, Катарина дозвонилась до отделения.

– Сейчас приедут, – возвестила она, бросив сотик в сумочку.

– Приедут и по шеям тебе надают. Взяли моду, мать их, по любому пустяку милицию вызывать.

Тетка бурчала, шипела и гундосила, но Копейкина на время отключила слух. Вернее, он отключился по собственной инициативе. Все ее мысли были заняты правой конечностью дамы в сугробе.

Скажите, как такое может быть, чтобы человек, одетый, мягко говоря, беднее некуда, сделал себе дорогой маникюр? А он действительно дорогой. Катка сразу поняла – с ноготками работал профессионал. Но пальто, ботинки, шапка…

– Я с тобой разговариваю, – крикнула разбушевавшаяся бабища. – Почему не отвечаешь?

– Простите, что?

– Что, – передразнила тетка, – сматываем удочки, говорю. Ща менты приедут и нас с тобой за компашку в отделение загребут.

– С какой стати?

– С такой…

Договорить она не успела. Из-за угла показалась машина.

– Ну вот, доигрались. Ща начнется!

Высокий симпатичный сотрудник правоохранительных органов, выслушав невнятную речь Копейкиной, переглянулся с коллегой – худощавым парнем лет двадцати пяти.

Нагнувшись, парень перевернул женщину на спину.

Ката закрыла рот руками.

Лицо бедняги было в крови.

– Епрст… – протянули ребята.

– Она жива? – шепотом спросила тетка, выглядывая из-за плеча Катарины.

– Судя по всему, нет.

– Мамочки, я так и знала. Прям чувствовала! Хорошо, что надоумила тебя в милицию звякнуть. – Она виновато уставилась на Катку и продолжила петь свою лживую песню: – Я всегда проявляю бдительность. Если что не так, сразу звоню в милицию. Лучше перестраховаться, чем потом локотки кусать.

Лейтенант поднял черную кожаную сумочку, на которой лежала покойница.

Пока капитан, чертыхаясь, связывался по рации с отделением, паренек извлек из сумки паспорт.

– Сергей Михайлович, она с документиками.

Обкусывая губы, Катарина переминалась с ноги на ногу. А как только лейтенант произнес вслух имя покойной, Катка взвизгнула:

– Повторите! Повторите, что вы сказали?

– Германова Ева Альбертовна, – с расстановкой произнес парень. – Почему вы так занервничали? Вам знакома эта женщина?

Копейкина смотрела на красное лицо Евы Альбертовны, не в силах поверить, что все происходящее – не кошмарный сон, а еще более кошмарная реальность.

– Вы знаете покойную? – чуть громче повторил лейтенант.

– Да… вернее, нет. Мы… Я ее не узнаю, но… да, месяц назад я познакомилась с Евой Альбертовной Германовой. Только она…

– Что она?

– Татуировка в виде цветка, – словно заклинание, твердила Копейкина. – На левом запястье у нее должна быть татуировка. Посмотрите!

Капитан задрал рукав пальто и присвистнул:

– Все верно.