Гавриил Державин. Праздник воспитанниц девичьего монастыря
Если б ум какой чудесный Столь возвыситься возмог, Чтоб, проникнув свод небесный, В горний возлетел чертог, И средь туч там бирюзовых, Будто множество зарниц, Белокурых, чернобровых, Мириады светлых лиц, В ризах блещущих, эфирных, Видел Ангелов небес; С их агатных иль сафирных Черпал бы восторг очес; Красоты их луч небесной Изумлял бы слабый взор; Их гармонии прелестной Тихий, умиленный хор, Громких арф и лир бряцанье Нежно трогали бы слух; Райских древ благоуханье Сладко упояло дух; Видел бы, что очи тленны Не возмогут созерцать, И внимал, что уши бренны Неудобны в слух внимать; Слышал, Серафимов хоры Как Царя царей поют, Как вперенные их взоры Свет с Него и радость пьют: Тот возмог бы, по сравненью Сих божественных чудес, Живо описать к виденью Росских мысленных очес, Как полсвета повелитель И его любезный дом, Павел посещал обитель. Юных дев священный сонм; Как оне его встречали, Будто бога иль отца; Пеньем души восхищали, А красою всех сердца.
Или, если бы рожденье На водах кто зрел весны И ея в лучах явленье Из кристальныя волны; С холма кинув быстро око На прекрасный Волги брег, Где, разлившися широко И склоняя светлый бег На Каспийско море сткляно, Злачных гор она в тени, Море гладко, златордяно Представляет в ясны дни; Там бы на песчаных стогнах Зрел пернатых он стада[1], Что, собравшись в миллионах, Как снегов лежит гряда; Кроткие меж них колпицы В стае гордых лебедей, Сребророзовые птицы Лоснятся поверх зыбей, И шурмуют и играют, И трепещутся средь волн, С перьев бисер отряхают, Разноцветный влажный огнь; Зрел бы, как, сплетясь крылами, Ходят по мелям стеной, Вдаль расплывшися кругами, Кличутся промеж собой; Громкий голос их несется По водам и по полям; Гул от холмов раздается, Из-за рощей тихий гам: Тот возмог бы драгоценну Ту картину начертать, Как Марию несравненну[2], Нежную России мать, Юны девы принимали Во святилище своем, Благовейно предстояли Пред величества лицом; В темной зеленью аллее, Древ подровненных в тени, Снега самого белее, Легче воздуха в ткани, Перед ней оне играли На помосте золотом, Пели, прыгали, плясали И рядами и кругом; В дар священный приносили Рук изделия своих[3]; Не сокровища дарили, Но сердец преданность их; Лишь того искали взором И желали всей душей, Чтоб почтила разговором Иль улыбкой их своей; А в сей стае белоснежной, Будто среди птиц весна, К детям взор бросая нежной, Зрелась божеством она; —
Иль, когда бы к баснословным Кто восхитясь временам, К славным, светлым, благовонным На Олимп восшел пирам И увидел бы на оном, Под паденьем шумных вод, Под янтарным небосклоном В хладную пещеру вход И младых в ней нимф прекрасных, Славным пиром, на столах, На узорчатых, атласных, Белых, тонких скатертях, Угощающих приятно Посетителей богов, Как хитоны их опрятно, В узлы легких облаков Подобрав оне пристойно Лентами зарей цветных, Сановито и спокойно Ходят вкруг гостей своих; Как с улыбкой благородной, С наклонением чела, Милой поступью, свободной К гостю каждая пришла; Принесли им: те в корзинах, Те в фарфорах прорезных, В разноцветных те кувшинах, В блюдах сребряных, златых Сочножелтые, багряны, Вкусноспелые плоды, В хрусталях напитки хладны, Сладки, искрометны льды; Как там боги и богини, Осклабляяся, глядят, Со герои, с героини[4] Яствы сахарны едят; Как амброзия небесна В алых тает их устах; Рассыпается чудесна Пища райская в руках; Льется в меде благовонном Вспламеняющий нектар, В соке розовом, перловом[5] Мраз, гасящий зноя жар: Тот бы внятно мог и живо Описать сей праздник нам, Торжество то справедливо И приятное очам, Как под свесом, наклоненным На столпов белейших ряд, Плющем обвитых зеленым Рук художеством, журчат, К большей прелести природы, На прекрасный Невский брег Льющиясь с эфира воды, Для прохлад и для утех; Где усердие являли И в приветствие гостям Девы славный полдник дали И царицам и царям; Где их нежны сонмы, хоры, Как небесный некий сад, Зрителей водили взоры Меж утех и меж прохлад; —
Иль, — когда уже зефиры Начинают влажно дуть, Боги в мягкие сафиры Идут с пиршеств отдохнуть, Как златые Феба стрелы, Прядав по волнам, скользят, Вечер потемняет селы, Окна пламенем горят, Если б смертный дерзновенный Кто отважиться столь смел, Чтоб таинственны, священны Игры древние хотел Зреть украдкой среди нощи И, по спутанным тропам Проходя кедровой рощи, Вдруг увидел Весты храм; Зрел вокруг его, Весталей Как прохаживает строй; Огнь висит внутри кристалей, Во треножнике струей После жертвы дым курится; Пред священным алтарем Каждая девица зрится С преклонившимся челом, Скромной блещущи красою, Важности святой полна, Под прозрачною фатою, Будто сквозь туман луна; Купно все с благоговеньем Жертвенник обходят вкруг И с тимпанов удареньем, На колени падши вдруг Перед образом богини, Славословие поют; За дары, за благостыни В жертву ей цветы кладут И гласят: «О земнородным Божествам прекрасна мать[6]! Если взором благосклонным Соизволишь призирать Дев, тобою воскормленных, И прошенью внемлешь их: То внуши молитв усердных Глас воспитанниц твоих, И даруй, да под покровом Матерней руки твоей, Благонравья в блеске новом, Непорочности стезей Вслед мы ходим за тобою И достойными тебя Будем жизнию святою, Добродетель ввек любя». |
