|
Прощай, родина! И где я теперь? Первым делом мне, конечно же, надо было разрушить это довольство собой. Я медленно, как жидкость в сосуде — а я и был своим собственным сосудом — поднимался до самых краев. А потом как-то незаметно перерос самого себя. Кто бы мог подумать, что я, бедный крестьянский паренек, смогу это сделать? Я отдал себя в распоряжение своего кумира — Арни. Он считал меня своим сыном и своим учеником. Но строить себя по его образцу мне пришлось самому. Теперь Арни может сохранить лицо. Он может представить себя миру человеком, который сам себя сделал. Но что делать мне? Хотя… мой Арни раньше очень естественно изображал искусственного человека. Это был иностранец, которого произвели на свет на фабрике. Естественно, на сверхчеловеческой фабрике по производству неестественных вещей. Я сам, естественно, всегда оставался естественным. Какая мне от этого польза? Мы, нормальные бессмертные, тоже решаем сами, кому быть нам чужим, а кому стать нашим богом.
Я всегда все делал сам, в отличие от Арни, этого удивительного человека, что так нравится мне. Расправившись с другими, он отдает себя по частям. Чем больше он говорит о своей маме, тем менее очевидно, что он произошел именно от нее. Но он, черт возьми, имел успех! Чем больше он богатеет, тем лучше становится. Не то, что я. Он сперва разозлится, а потом опять добр с нами. Бог да и только, по-другому назвать его я не могу. Молния, сверкающая в его собственном лбу, крайняя грань, с которой человек еще может спрыгнуть и не разбиться о собственный балкон, который он сверху принял за две груди. По меньшей мере два метра вниз и полметра вширь, вот и вся глубина. Значит, только вниз! Есть еще и горы, они для того и существуют, чтобы на них взбираться. Только успех мог до такой степени изменить моего Арни. Подумать только, что мог бы сделать успех из меня! Я ведь куда более послушен и пластичен! Чтобы стать сильнее, я готов был следовать всякому указанию.
Зло лишено свойств, оно как рабочий среди миллионов себе подобных. Оно просто творится, без цели, без желания, без чего бы то ни было. Напротив, у добра, у морали свой собственный, неповторимый тон. Мой кумир Арни уже простирает крылья и готовится к высокому полету, сверху он может считать своей собственностью любые виды. Теперь ему уже не надо быть злым! Он почти обрел свое лицо! Он то и дело терся крыльями о свой образ, и когда он и его образ впрыгивали друг в друга, раздавался скрипучий, как у сверчка, звук. Словно раскалившаяся автошина трется о другую такую же шину. Да, такой звук производят и образы, снимки, если их потереть друг о друга. Скоро они смогут делать это и без посторонней помощи. Но мы все еще пялимся на них, вдохновляем их, пока наши глаза не нальются кровью. Стекло перед телевизором лопается от ярости. Если я пытался сделать что-то подобное, тут же раздавался сердитый, насмешливый голос матери. Она вечно недовольна. То слишком рано, то слишком быстро, то слишком медленно. Я слишком похож на себя и очень мало на других. Она постоянно делает мне замечания. Стань другим! Марш! Притом что она вовсе не моя мать. Эта женщина меня не любит! Не любит того, кого произвела на свет, хочет чего-то большего, все время требует чего-то большего. Она хочет, чтобы ее единственный принадлежал всем! Как Арни. Да уж, такого единственного, как он, не удержать при себе никому. Но я думаю, моей маме он бы понравился. Что ж, чего хотела, то и получила!
Стоп, теперь мне понятно, что я оказался внизу и стал корнями Арни! Но они не смогли его удержать, однажды он вырвался из матушки-земли. Могу ли я считать землю и своей собственной матушкой? Сейчас я с ней и в ней. Я вижу инстинкты! Верные ли они? Арни показывает их мне, только мне он позволяет увидеть эти непосредственные побуждения плоти. Свою гордую осанку он получил после тридцатилетнего пребывания на любимой земле в качестве дара за верность! Я пытаюсь ему подражать, мои корни наконец тоже оказались в этой сочной земле, но почему я не могу снова вырвать их из нее? Меня ввели в заблуждение! Я по пояс торчу в своем гробу и пытаюсь из него выбраться. |
