Листья на больных кустах желтели, скручивались и опадали. Присев около них, Берёзка прошептала:

— Что с вами, милые? Что за боль у вас, чем недовольны, отчего страдаете?

Кусты жалобно зашелестели, будто тронутые ветерком, а Берёзка слушала и кивала. Скоро у неё была готова целебная волшба, которой она принялась тщательно и заботливо окутывать каждый куст. Кропотливая работа давала свои плоды почти мгновенно: листья, едва тронутые желтизной, возвращали себе зелёный цвет, сильно поражённые опадали, а на их месте проклёвывались новые — здоровые, чистые и сочные.

— Опавшие больные листья собрать все до одного и сжечь, — распорядилась Берёзка.

Работники и сами понимали необходимость этого и уже взялись за дело. Трудились они так же упорно и дотошно, как она сама, не оставляя на земле под кустами ни единого поражённого хворью листика. Никакой лени, расхлябанности и небрежности, лишь самое рачительное, внимательное, преданное и усердное отношение к делу. Да, работать навии умели. В труде им не было равных — не только по неутомимости, но и по тщательности исполнения.

Осмотрела Берёзка и кусты по соседству с больными. Те пока выглядели неплохо, но недуг уже незаметно набросил свою губительную сеть и на них. Глазу пока не видно, но Берёзка это чувствовала, кусты ей сами шептали. Здоровые отвечали бодро и весело, а голос охваченных хворью становился вялым, тихим, печальным. Берёзка снова взялась за лечение.

— Вы мои хорошие, вы мои родные, — приговаривала она ласково.

Чтобы творить волшбу, нужно было проникнуться любовью к чужеземному, иномирному растению. Едва Берёзка увидела семена, как сразу поняла, что это будет нетрудно. А молодые кустики — как несмышлёные детишки... Яркие, блестящие, продолговатые листики, чуть светлее к кончику и темнее к черешку, гибкие и тонкие веточки с серебристым пушком — как к ним можно не проникнуться нежностью, если они такие хорошенькие и радующие глаз? Полюбила Берёзка тэю легко, и навии-работники удивлялись чудотворной силе её любви.

Взрослый куст в высоту достигал уровня её глаз, а рослым навиям был едва по грудь. Сборщики с корзинами за спиной шли по рядам и обрывали верхушечные побеги с самыми нежными листьями, которые и шли в дальнейшую обработку. Ощипанный куст быстро восстанавливал крону, и уже спустя пару дней можно было снимать новый урожай. Чем чаще куст ощипывали, тем сильнее он разрастался. Начиная с середины лета и весь первый осенний месяц тэя радовала крупными белыми цветами с ярко-красными серединками, которые издавали сладкий дух, настолько головокружительный, приятный и сильный, что можно было слегка охмелеть, надышавшись им. Сушёные цветки добавляли к листу, чтобы получить превосходный, пленительно пахнущий напиток, сладковатый сам по себе, без мёда. А вот снега вечнозелёная тэя совсем не боялась. У себя на родине она росла, не замерзая, круглый год и умудрялась давать небольшие урожаи листьев даже зимой. Отвар из зимней тэи имел особый, более терпкий вкус и насыщенный тёмный цвет.

Почувствовав усталость и зябкость — признак того, что она отдала работе очень много сил, — Берёзка присела наземь и закрыла глаза. Солнце светило сквозь сомкнутые веки, в голове стоял лёгкий комариный звон.

— Госпожа, ты утомилась? Идём, отведай чашечку отвара.

Опираясь на поданную ей руку навия-работника, Берёзка поднялась. Её слегка пошатывало, и они воспользовались проходом, чтобы очутиться около невысокой, но длинной постройки с черепичной крышей, в которой собранные листья обрабатывались. Сперва их вручную мяли и раскатывали между ладонями, чтобы они дали сок, после чего подвяливали, затем скручивали и сушили в потоках тёплого воздуха, который поступал по трубам из больших печей и нагнетался под давлением.