Я остановилась и сделала глубокий вдох-выдох. Снова, заглушая панический страх одиночества, меня окатила яркая, как масляная краска, волна, неся с собой знакомое чувство — облегчение. Я ощущала его каждый раз, когда папа приезжал за мной.

А сейчас? И сейчас за мной приехали. Если ты всю жизнь ждешь, чтобы за тобой приехали, чтобы тебя не забыли, как книгу или багаж, ощущения обостряются.

Но, по крайней мере, Кристоф не забыл обо мне.

Я схватила банное полотенце и поспешила обратно. Кристоф не двинулся с места. Он смотрел на пустые стеллажи со странным выражением лица. Я расставила там всякие безделушки — даже синего стеклянного слона с поднятым хоботом, — чтобы полки не казались такими пустыми. Мои книги, диски — все осталось в грузовике. Здесь мне не принадлежало ничего. Даже пахло здесь не так — когда в комнате долго никто не живет, это всегда чувствуется. Воздух становится затхлым. Входить в такое помещение — будто примерять не того размера туфли и надеяться, что они сядут по ноге. Как же!

Я еще ни разу не оставалась так долго в доме, где было так неуютно. Но с безделушками я уже начала договариваться о перемирии. Они перестали смотреть на меня с осуждением и чопорностью и немного свыклись с моим присутствием. И когда я возвращалась из столовой, в комнате пахло хотя бы как в гостинице, а не как в склепе.

— Держи. — Я кинула полотенце Кристофу, он поймал его одним ловким движением. — Давай рассказывай.

— А если я пришел просто так? Чтобы увидеться?

Он стал тереть полотенцем волосы, лицо и руки. Куртка заскрипела. Руки были мокрые, и в какое-то мгновение я заметила глубокие порезы, рассекающие его ладони, и ссадины на костяшках. Но потом, когда он поднял руки и внимательно стал изучать их, порезы исчезли, кожа вновь выровнялась и засветилась белизной.

У меня екнуло сердце.

— Да что ты. Ты бы не стал так долго ждать, если тебе не терпелось меня увидеть. — Да и через окно не стал бы лезть, если бы все было нормально. Я нашла большую клетчатую фланелевую рубашку — ее притащил Грейвс из одной вылазки за покупками — и закуталась в нее, нащупывая пальцами пуговицы. От рубашки пахло сигаретным дымом, мальчишеским потом и мылом. По телу пробежала еще одна волна облегчения. — Ну, серьезно, где ты был? Ты на машине приехал? С тобой все в порядке?

— Со мной все отлично. Тронут твоей заботой.

Он потер за ухом и расплылся в улыбке — совсем как кот. Светлые пряди потемнели от воды, но все равно были видны. Он сбросил куртку и оглянулся — куда бы пристроить. Я указала на скрипучий офисный стул перед компьютером, и он повесил ее на спинку. Под тонким джемпером волнами заходили мускулы.

Я глянула на задернутые шторы. В комнате было темно — мне это нравилось. Но многое и пугало. Щелкнув выключателем настольной медной лампы — антикварной, с абажуром из цветного стекла, — я обернулась. Кристоф пристально смотрел на меня голубыми, но странно побелевшими — зимними — глазами.

— А сколько тебе лет?

Я не стала скрещивать руки на груди. Вместо этого я снова взяла стилет и свободно держала его в пальцах, не убирая лезвия. Так спокойнее.

Спутанные волосы торчали во все стороны, шорты сбились набок — в общем, жуткое зрелище, но зато я во всеоружии, если вдруг…

Но зачем? Он же не станет… Необычайная легкость наполнила грудь, но страх все равно пробивался. Я уже видела, на что способны дампиры. И было глупо их не опасаться.

Кристоф стоял неподвижно. Стоял и, не отрываясь, смотрел мне в ямку между ключиц, где поблескивал мамин медальон. Я запахнула ворот рубашки, и Кристоф перевел взгляд на мое лицо. Щеки у меня горели как угли.

— Я чуть-чуть старше тебя, Дрю.