Первый вечер праздника Идаан провела с молодым поэтом. Она рыдала и смеялась, принимала утешение и дарила ласки, пока они оба не заснули посреди разговора. Ночная свеча едва прогорела на четверть, когда в дверь постучал слуга. Семай встал и начал собираться на рудник. Идаан — теперь одна в постели — закуталась в простыни и испуганно смотрела на него, словно боялась, что он отошлет ее прочь. Пока Семай нашел чистую одежду, веки девушки снова опустились, дыхание стало медленным и глубоким. Он немного постоял, глядя на ее спящее лицо. Без краски, в сонном забытьи Идаан выглядела моложе. Полуоткрытые губы казались такими мягкими, будто недавно не впивались в него поцелуями, а кожа сияла, точно мед на солнце.

Вместо того чтобы снова нырнуть в постель и послать слугу за зелеными яблоками, выдержанным сыром и засахаренным миндалем, Семай надел сапоги и отправился выполнять свои обязанности.

Конь ступал тяжело, перед лицом поэта жужжали мухи. Тропа опять повернула от рудостока в сторону города.

Праздники продлятся до самой свадьбы Идаан и Адры Ваунёги. Между двумя радостными событиями — выбором наследника и союзом знатных родов — будут приготовления к последней церемонии старого хая. И, несмотря на все усилия Маати, к казни Оты. Учитывая, сколько еще предстоит ритуалов и церемоний, до зимы они с андатом вряд ли перетрудятся.

Лай шахтерских собак привел Семая в чувство. Он понял, что последние несколько поворотов дремал, и потер глаза буграми больших пальцев. Надо будет взять себя в руки, когда начнется настоящая работа. Впрочем, на четкой задаче легче сосредоточиться, чем на монотонной поездке. К счастью, сегодня Размягченный Камень ему не сопротивлялся. Если бы пришлось навязывать свою волю строптивому андату, из неприятного день стал бы ужасным.

У входа в шахту их приветствовали несколько горняков и мастеров. Семай спешился и неровным шагом добрел до широкого стола, отведенного для обсуждения. Ноги, спина и голова болели. Перед ним разложили рисунки и записи, но он никак не мог собраться: отвлекали то воспоминания про Идаан, то боль в теле, то буря в уме — андат.

— Мы хотели бы объединить эти два прохода, — распорядитель проводил пальцами линии по картам. Семай видел сотни подобных карт и легко разбирал пометки. Даже сегодня он без особого труда отождествлял их с отверстиями в реальной породе. — Жила, как видно, богаче всего здесь и вот здесь. Нас тревожит только…

— Меня тревожит, — вмешался мастер, — что на нас может рухнуть полгоры.

Ходы, которые, как соты, пронизывали всю гору, сплетались в целую сеть — не самую сложную сеть, но и не простую. Такое было возможно лишь в Мати, причем благодаря Семаю с андатом. В Западных землях и Гальте тоже добывали руду, однако по-своему: не желали платить хаю Мати за услуги.

Мастер высказал свои соображения: здесь ходы выдержат, здесь — нет. Распорядитель выразил свои пожелания: мол, здесь руда богаче. Решение оставалось за Семаем.

Слуги принесли говядину в медовом соусе и копченые колбаски с черным перцем, кисло-сладкую пасту из прошлогодних ягод и соленые лепешки. Семай ел, пил, смотрел на карты и рисунки, а сам постоянно вспоминал, как изгибались губы Идаан, как прижимались к нему ее бедра, как она плакала, но ничего не говорила. Он был бы готов многим пожертвовать, чтобы лучше понять ее печаль.

Семай подозревал, что дело не только в том, что она осознала смертность своего отца. Возможно, стоит поговорить с Маати. Он старше, у него больше опыта с женщинами. Семай покачал головой и заставил себя сосредоточиться. Прошло пол-ладони, прежде чем он нашел путь, который даст хороший результат и притом не обрушит весь рудник. Размягченный Камень, как обычно, не одобрил и не возразил.

Распорядитель принял позу благодарности и одобрения, а потом свернул карты и засунул в сумку.