– Лана? – повторил он. – С нацистом?

– Доподлинно известно, – ответил Коркоран.

– А откуда вы узнали, что я… что между нами что-то было?

– Припомните-ка, что, когда вы вступили в наши ряды, я заставил вас заполнить длинную и нудную форму, страниц на пятьдесят, где вы должны были перечислить все ваши контакты в иностранных странах – друзей, родственников, характер отношений – в общем, все подробности. Вы внесли в список родственников в Буэнос-Айресе, однокашников в Люцерне, друзей в Лондоне и Испании. Но вы не упоминали ни одного человека из Москвы, хотя внесли Москву в список как одно из мест, которые посещали. Я указал вам на это: каким образом вы могли провести несколько месяцев в Москве и не познакомиться ни с кем? И вы сами признались, что… да… в общем, у вас действительно была связь…

– Я совсем забыл об этом.

– Как вам известно, мой нью-йоркский штат весьма малочислен, но зато там работают очень дотошные и сообразительные люди. Очень умелые, если нужно найти связи между несколькими именами. Когда на стол одному из моих аналитиков попало случайное сообщение, говорившее об атташе немецкого посольства в Москве по имени Рудольф фон Шюсслер и о слухах, согласно которым он не является фанатичным нацистом, у одной из моих девочек хватило наблюдательности, чтобы связать между собой две точки. В рапорте о наблюдении за фон Шюсслером говорилось о его связи со Светланой Барановой, балериной из Большого театра, и это имя вызвало ассоциации в памяти моего аналитика.

– Лана встречается с немецким дипломатом? – вслух проговорил Меткалф, обращаясь главным образом к себе.

– С тех пор, как Гитлер и Сталин подписали в прошлом году пакт о ненападении, немецкое дипломатическое сообщество в Москве получило возможность более или менее свободно общаться с некоторыми русскими из привилегированных кругов. Конечно, в немецком министерстве иностранных дел полно денежных мешков, потомков старинных аристократических родов, – вы отлично знаете, что социальный регистр не ограничивается нашей страной, – и многие из них почти не дают себе труда скрывать отвращение к Гитлеру и его бешеным нацистам. Мы предположили, что фон Шюсслера можно отнести к числу чиновников, втайне оппозиционно настроенных к Гитлеру. Но насколько это верно? И насколько сильна его оппозиционность? Возможно ли, что он решился немного помочь хорошим парням? Мне очень хотелось бы, чтобы вы нашли ответы на эти вопросы.

Меткалф молча кивнул, чувствуя нарастающее волнение. Вернуться в Москву! И увидеть Лану!

– Поэтому я приехал, чтобы рассказать, что вам следует сделать, – продолжал Коркоран. – В последнее время иностранцу очень трудно проникнуть в Россию. Это всегда было непросто, но сейчас труднее чем когда бы то ни было. Я полагаю, что есть возможность внедрить туда агента под каким-нибудь прикрытием, но это невероятно опасно. И в любом случае в этом нет необходимости. Я хочу, чтобы вы отправились туда без всякого прикрытия. Чтобы вы были тем, кто вы есть на самом деле. В конце концов, у вас будет вполне достоверная причина для приезда в Москву. Ваша семья должна завершить трансферы активов некоторых старых совместных предприятий.

– Я представления не имею, о чем вы говорите.

– О, вы сможете что-нибудь придумать. Обсудите детали с вашим братом. Мы вам поможем. Честное слово, если вы намекнете на возможность вливания твердой валюты, Советы сами будут стремиться к встрече с вами. Даже сейчас, когда в их газете «Правда» нас каждый день бранят на чем свет стоит.

– Вы говорите о взятках.

– Я говорю о том, что потребуется. Неважно, до чего вы там договоритесь. Все дело в том, что мы должны убедить русских выдать вам визу, чтобы у вас было законное основание для приезда в Москву.