— Давно это у тебя?

Он снова прилип к телевизору.

— Я не знаю.

— И все-таки — две недели или два года?

Прошла вечность, прежде чем он ответил:

— Примерно год.

Год. Уже год он сомневается в их будущем. Не говоря ей ни слова.

Летом, когда они путешествовали по Италии на машине. Когда ужинали с друзьями. В ее лондонской командировке, куда он поехал вместе с ней и они даже занимались любовью. Все это время он думал — жить с ней дальше или нет.

Она снова посмотрела на фотографию. Он улыбается ей через объектив. Я не знаю, нужна ты мне или нет, хочу я жить с тобой или нет.

Почему он молчит?

— Но почему? И что, по-твоему, нам теперь делать?

Он пожал плечами и вздохнул:

— Нам плохо вместе.

Она развернулась и вышла, не могла больше слушать.

Закрыв за собой дверь спальни, оперлась о нее спиной и застыла. Спокойное мерное дыхание Акселя. Оно всегда между ними как связующее звено, каждую ночь. Обещание и гарантия того, что они навеки вместе.

Мама, папа, сын.

Другого не дано.

Нам плохо вместе.

Он сидит там на диване и держит в руках всю ее жизнь. Что он выберет? У нее отняли возможность решать за себя, ее желания больше не важны, все определяет он.

Не раздеваясь, она залезла под одеяло, легла рядом с маленьким телом и почувствовала, как растет страх.

Что делать?

И эта парализующая усталость. Максимальное напряжение оттого, что она всегда должна принимать решения, действовать разумно, быть движущей силой и следить, чтобы делалось все необходимое. Они с самого начала распределили роли. Иногда даже посмеивались над этим, шутили над тем, насколько они разные. Но с годами колея у каждого стала такой глубокой, что не то что свернуть — даже подпрыгнуть и выглянуть за ее края стало трудно. Она сначала делала то, что надо, а потом то, что хочется — если оставалось время. Он — наоборот. А когда он заканчивал то, что хочется, все, что надо, уже было выполнено. Она ему завидовала. Вот бы и ей так! Хотя тогда бы все рухнуло. Но как бы она радовалась, если бы он хоть иногда брал бразды правления в свои руки. Позволял ей просто сесть рядом и отдохнуть. На мгновение опереться на него.

Но вместо этого он сидит на оплаченном наконец диване, смотрит телемагазин и ставит под сомнение их общее будущее, потому что теперь ему, видите ли, плохо. Можно подумать, она сама только и делает что прыгает от счастья по поводу их совместной жизни. Но она по крайней мере пытается что-то делать, у них же, черт возьми, есть ребенок!

Как так получилось? В какое мгновение? Почему он ничего не рассказал ей о своих ощущениях? Ведь когда-то им было хорошо вместе, она должна убедить его, что все можно вернуть, нужно только не сдаваться.

Но где взять силы?

Телевизор умолк. Надежда, охватившая ее при звуке приближающихся к спальне шагов сменилась разочарованием — даже не приостановившись, он прошел дальше к кабинету.

Она хотела только одного.

Единственного.

Чтобы он пришел, обнял ее и сказал, что все будет как прежде. Они обязательно решат все проблемы. Вместе. Просто нужно побороться за то, что им удалось создать. Ей не надо беспокоиться.

Он не пришел.

~~~

Он понял это, едва она появилась в комнате. Последние месяцы она ходила за ним дома по пятам, пытаясь завязать разговор, но ему все время удавалось увернуться. Куда проще было бы и дальше сохранять молчание, затаившись в серой повседневности, и избежать этого шага через пропасть.

Но поздно. Она преградила путь в спасительное убежище кабинета, не оставив ни малейшего шанса.

Сможет ли он когда-нибудь открыть правду? В какие слова можно облечь признание? И этот парализующий страх.