– Ну а если все-таки заснете, будить вас или нет?

Марина задумалась. И то и другое было неприятно. Ей вовсе не хотелось кричать во сне; но не хотелось и снова почувствовать на своем плече чужую руку. Однако предаваться одному из самых интимных человеческих занятий – спать – рядом с незнакомцем, да еще и дергаясь и вопя… нет, это невозможно.

– Не будите, – сказала Марина и поскорее отвернулась.

Да, точно, она собиралась рассказать Андерсу о докторе Свенсон. Забавно – подсознание пыталось переписать прошлое. Марине и в голову не приходило рассказывать Андерсу о случившемся, пока тот был жив, а теперь вот позарез понадобилось. Внутри у нее словно заворочался, пробуждаясь, великан – долгие годы спавшее чувство вины. Разве не логично, что вина будит вину? Когда-то давно у Марины Сингх случилась профессиональная неудача, и тогда она ушла из акушерства и гинекологии. Она никогда не рассказывала о произошедшем ни матери – та думала, что дочка сменила специализацию под влиянием некоего странного каприза, ни мистеру Фоксу – тот знал Марину лишь как фармаколога. С людьми, знавшими подробности инцидента, – Джошем Су и тогдашними друзьями – она постепенно перестала общаться. Как и с доктором Свенсон. Невероятным усилием воли Марина запретила себе прокручивать эту историю в голове, снова и снова изучать ее, как карту сражения, выискивая, где она могла бы тогда поступить иначе.

Марина Сингх была старшим ординатором, а доктор Свенсон штатным врачом. В ту самую ночь, или, как говорилось потом на наблюдательном совете, «в упомянутую ночь», она работала в окружной больнице Балтимора. Ночь выдалась хлопотная, но бывало и хуже. После двенадцати привезли женщину, у которой уже три часа продолжались схватки. Рожала она в третий раз и в больницу решила не торопиться.

– Как вы себя чувствуете? – спросила стюардесса.

– Все в порядке, – ответила Марина, изо всех сил стараясь не закрывать покрасневшие глаза.

– Вы не смущайтесь. Ваш милый сосед разбудил вас вовремя.

Милый сосед улыбнулся Марине. В его улыбке сквозила слабая надежда получить вознаграждение за благородный поступок.

– Не все такие заботливые, – продолжала стюардесса. Она не торопилась уйти. В бизнес-классе людей мало и делать особенно нечего. – Бывает, пассажир храпит или кричит, а соседям наплевать – не станут его будить, пока слышно не станет даже в хвостовом туалете.

– Все уже в порядке, – повторила Марина и отвернулась к окну. Ей захотелось поискать свободное место где-нибудь возле хвостового туалета.

Так что же все-таки случилось той ночью? Как отделить правду от позднейших наслоений? Вместо того чтобы долго и мучительно рассказывать самой себе эту историю, Марина попыталась в нее вернуться. Пациентка была двадцативосьмилетняя афроамериканка. Высокая, широкоплечая, с огромным животом. Выпрямленные волосы зачесаны назад. Удивительно, но Марина до сих пор помнила, до чего славной была эта женщина. Если она и боялась родов, то никак этого не показывала. В перерывах между схватками, а иногда и во время них, она рассказывала о других своих детях – двух девочках, у которых теперь появится брат. Марина сообщила доктору Свенсон на пейджер, что схватки идут каждые четыре минуты, но родовой канал пока не расширился; сердцебиение плода нестабильное; если ситуация не исправится, потребуется кесарево.

Доктор Свенсон заявила, что картина ей ясна, и велела Марине ждать и ничего без нее не делать.

– Что-нибудь видно в иллюминатор? – поинтересовался сосед.

– Нет, – ответила Марина.

– Не понимаю, как вы выдерживаете. Сам я возле иллюминатора сидеть не могу, а если других мест нет, закрываю шторку и представляю, что я в автобусе.