Изменить размер шрифта - +
В свете изменившейся международной обстановки наказывать спасителя было бы идеологически неправильно. Кап-два Макаров почти одновременно получил благодарственную грамоту из британского Адмиралтейства, орден Мужества из Москвы и неполное служебное соответствие от непосредственного североморского начальства. При первом удобном случае его обещали списать на берег. Такие подставы командование не забывает и прощать не умеет.

— Завтра в это время будем на базе, — старпом мечтательно закатил глаза. — Город, земля, цветы на клумбах… И никакого железа вокруг. В небо можешь сколько угодно глазеть. На траве валяться. А магазинов со спиртным — навалом! Пей — не хочу!

— У магазина к вечеру валяться и будешь, — угрюмо улыбнулся Морской Волк. — Патрулям хоть не попадайся, как в прошлый раз. Надоело вытягивать. Вроде ты мужчина самостоятельный, а дорвешься до выпивки — и всей твоей самостоятельности конец приходит…

Старпом спорить не стал, знал за собой подобный грех. Обычно он «отрывался» лишь в первый день, потом уже придерживался нормы, а потому считал себя почти непьющим.

— И женщины, женщины! Представляешь — прямо на земле стоят и на тебя смотрят! И до любой… дотронуться можно! А потом…

— До базы еще дойти надо, — справедливо напомнил командир. — Конец автономки — самое поганое время. Правило такое есть, эмпирически мною выведено специально для нашего «бомбовоза». Не загадывай наперед, старпом, примета плохая.

— Дернул же меня черт в подплав пойти, — привычно пожаловался старпом.

— Только не надо про «ошибки молодости» и «военно-морскую романтику». Я так тоже часто думаю. А предложи на берегу какую-нибудь работу — откажусь. Месяц на базе — и опять в море хочется.

— Да сам такой…

— Ради момента возвращения и живем.

Атомная субмарина шла на глубине восьмидесяти метров со скоростью пятнадцать с половиной узлов. Боевая смена несла вахту в обычном режиме. Никаких неприятностей вроде бы не предвиделось…

 

Неприятности начались незадолго до утренней побудки. Вахтенный, принимавший доклады из отсеков, сперва не понял, почему командир торпедистов то и дело покашливает. И лишь его слова «кажется, наблюдается незначительное задымление» навели на страшную мысль о пожаре…

Пожар на подлодке, особенно в погруженном положении, куда страшнее, чем на земле, хотя бы потому, что с герметически закупоренного «железа» абсолютно некуда бежать. Или экипаж победит огонь, или огонь моментально выжжет отсеки, и лодка пойдет ко дну. Подплав вообще очень жестокое дело: если в соседнем отсеке разгорается пожар и люди, медленно поджариваясь, молят о спасении, командир не имеет права их выпустить, а, напротив, должен от них наглухо задраиться, что бы ни происходило по ту сторону переборки. Иначе огонь перекинется на соседний отсек, выгорят сальники, в переборки хлынет забортная вода, и тогда — конец всему экипажу. Жизненная логика приучила к тому, что лучше потерять часть, чем все сразу: и экипаж, и корабль.

Илья Макаров, разбуженный спустя три минуты после известия о задымлении в БЧ-1, сразу же принял единственно правильное решение: людей немедленно эвакуировать, переборки задраить, перекрыть систему вентиляции, чтобы дым не втянуло в соседние отсеки, запустить химическую систему пожаротушения и немедленно всплыть.

— Продуть балласт. Машина — полные обороты. Всем по местам стоять, всплытие! — скомандовал он и помчался в носовую часть, натягивая на ходу ПДУ — портативное дыхательное устройство, напоминающее гибрид противогаза и гигантской фляги.

Огромный пологий трап, ведущий от центрального поста к отсекам, командир проскочил в считаные секунды.

Быстрый переход