«Козел вонючий» посетил госпитальную палату спустя месяц, когда подводник почти выздоровел. У гостя не было возраста — при желании ему можно было бы дать и двадцать пять, и пятьдесят два. Был он какой-то бесплотный, прозрачный, словно проросшая в подвале картофельная ботва. Особенно поражали огромные, совершенно бесцветные глаза, несоразмерно заметные на мелком лице. Плечи украшали погоны капитана третьего ранга. В колодках значился орден Красной Звезды, и оставалось лишь догадываться, за какие такие заслуги этот сухопутный моряк получил боевую награду.

Даже беглого взгляда на этого кап-три было достаточно, чтобы определить в нем типичного подшакальника — так обычно на флоте называют деятелей, кующих карьеры на берегу.

Представившись, он сунул Морскому Волку казенный подарок от штаба Севфлота — несколько апельсинов и дешевую шоколадку, после чего уселся напротив.

— Итак, — начал он после приличиствующих вопросов о здоровье, — наша комиссия хотела бы кое-что прояснить.

— Слушаю, товарищ капитан третьего ранга, — хмуро ответил Макаров, предчувствуя недоброе.

— Вопрос первый: как вы считаете, почему на вверенном вам боевом судне возник пожар?

— Точную причину указать не могу. Видимо, короткое замыкание. Пусть инженеры и следователи в торпедном отсеке разбираются… Если там что-то осталось. Это «железо» обещали еще в позапрошлом году списать. На нем вообще нельзя было выходить в море.

В руках подшакальника появилась папка с серыми листками протокола.

— Так и запишем, — улыбнулся он, и его огромные, как у стрекозы, глаза уставились на собеседника с холодным превосходством. — При-чи-ну наз-вать не мо-гу. А может, пожарный дивизион не знал, что ему делать? Может… они просто оказались необучены?

— Командир дивизиона, земля ему пухом, перед автономкой сдал допуск, и это есть в документах, — невозмутимо ответил Макаров.

— Проверим, это несложно будет сделать.

Морской Волк понимал: для этого хлыща участие в расследовании ЧП — настоящий звездный час. Чем больше гадостей он накопает на подозреваемого, чем суровей он будет в формулировках, тем больше вистов получит от непосредственного начальства за «принципиальность» и «профессиональный подход к делу».

— Тогда следующий вопрос: кто вам дал право отстреливать вблизи территориальных вод государства, члена агрессивного блока НАТО, боевые торпеды? У вас был приказ?

— В БЧ-1 началось внезапное задымление, затем — пожар. Считаете, если бы у норвежских берегов вместе с торпедами рванули все шестнадцать баллистических ракет — это было бы лучше? К тому же торпеды были не на боевом взводе…

— Так и запишем, — с удовольствием процедил капитан третьего ранга. — Стрельбы производилась самовольно, безо всяких санкций командования… Насколько я понимаю, вы даже не соизволили поставить нас в известность перед стрельбами? — на голубом глазу уточнил он.

Макаров молчал. И интонации, и вопросы визитера оправдывали самые худшие опасения. Кавалер ордена Красной Звезды прекрасно понимал, что выполнить все его сегодняшние пожелания Макаров был на горящем ракетоносце не в состоянии. В задачу его входило отыскать нарушения в действиях командира, а не разобраться в истинных причинах. Позиция выигрышная — заставь оправдываться, и человек тут же станет виноватым.

— Следующий вопрос: почему в нарушение всяких инструкций вы произвели всплытие в непосредственной близости от территориальных вод той же Норвегии? Вы понимаете, каким международным скандалом это могло закончиться? Вы понимаете, что могли спровоцировать серьезный международный конфликт?

— Я действовал по инструкции, — парировал командир «К-513», перехватив стиль ведения беседы.