|
Королевская корона, казалось, дала Питеру достаточное представление о том, какой может быть верхняя часть гербового щита; простому же человеку это говорило о том, что покойница была англичанка. Таким образом удалось счастливо избежать замечаний политического характера. Миссис Эзерли похоронили на маленьком кладбище, недалеко от могил с грубо сколоченными деревянными крестами — могил бродяг, чьи настоящие имена даже не были известны. Со временем над могилой поставили мраморный обелиск. Но когда на следующий день местная газета, помимо описания похорон, на полутора столбцах поместила сообщение о смерти «миссис Сэлли Эзерли, супруги покойного Филиппа Эзерли, второго сына сэра Эшли Эзерли из Англии», начались всяческие толки. Старые поселенцы Скороспелки чувствовали себя обманутыми — ведь в течение всех этих долгих лет они были жертвами злой шутки старой прачки! В глубине души она, конечно, злорадствовала, потому что они не знали, кто она такая, — в этом никто не сомневался. «Да, я помню, я с ней поругался, когда она перепутала мое белье с бельем доктора Симонса и прислала мне старое тряпье пьяницы Дика, а она еще завизжала, повернулась и убежала в кусты. Я тогда подумал: наверно, она хватила лишку или обиделась, и простить себе не мог, что обидел старуху. А теперь-то я знаю, что эта баронетова невестка в кустах потешалась надо мной! Нет, сэр, из года в год она разыгрывала наш стан вовсю. А мы-то попались на удочку, прямо круглые идиоты! И сейчас ведь она лежит на кладбище и все подшучивает над нами — хохочет там во все горло под своим мрамором»-
Даже те, кто позднее поселился в Эзерли, питали неприязнь к старой Сэлли, но совсем по другим причинам. Они никогда не сомневались в том, что ее склонность к алкоголю и богатый лексикон были результатом аристократических связей. И хотя это еще ярче оттеняло их собственную добродетельную республиканскую уравновешенность, они чувствовали себя обманутыми — ведь с ними сыграли злую шутку, когда убедили участвовать в этих пышных похоронах. Питер Эзерли стал понимать, что его не любят в собственном городе. И трезвенники, которые пили воду из его бесплатной «Водокачки», и любители выпить, которые пили вино в его «Водочной мельнице», одинаково недолюбливали его. Он не мог этого понять: раньше, когда его особый интерес к своей родословной был основан только на предположениях, жители города с ним мирились — так почему же они не мирятся с ним теперь, когда его предположения подтвердились? Сам-то он ничуть не изменился со дня похорон! Однако неприязнь к нему возрастала, — правда, она стала менее назойливой, зато более распространенной. Над ним стали подсмеиваться. В его собственной гостинице, построенной на его собственные деньги, какой-то бесцеремонный завсегдатай бара отказался от предложенного прохладительного напитка под тем предлогом, что «пьет только со своими титулованными родственниками». А у окошка почтовой конторы местный юморист под рукоплескания восхищенной толпы открыто обвинил почтмейстера, что тот скрывает от него письма его единственного оставшегося в живых брата «герцога Развевынезнайского». «Старый герцог ни одной почты не пропускает, чтобы не дать мне знать, что творится в отчем доме, — заметил насмешник, — а тут ваш чертов осел-чиновник задерживает письма». Видные граждане Скороспелки получили по почте письма, содержащие вынутые из сигарных ящиков подстилки с вычурными золотыми гербами. Особенно усердствовал в насмешках неисправимый соседний поселок Рыжая Собака. Выходившая в Рыжей Собаке газета «Страж» поместила следующую заметку о смерти Тома-Канатника, пьяного матроса с английского военного корабля:
«Вероятно, не всем известно, что наш товарищ, о котором мы все скорбим, во время своей службы на корабле британского флота „Боксер“ был тайно обвенчан с Кикалу, королевой Островов Товарищества. |
