Он вез Тьерри в Лас‑Вегас, в его дворец с белыми стенами и пальмами, с прозрачными голубыми фонтанами и мозаичными террасами, с комнатами, полными картин, и статуй, и редкой музейной мебели… Там было все, чего только можно пожелать.
Тьерри прикрыл глаза и откинулся на темно‑красную подушку, пытаясь забыться.
– Как там на Гавайях, сэр? – донесся с переднего сиденья голос водителя.
Тьерри открыл глаза. Нильсон – хороший водитель. Ему, должно быть, лет девятнадцать, примерно столько же, сколько и Тьерри. Волосы убраны сзади в аккуратный пучок, глаза скрыты под темными очками, несмотря на ночное время. Всегда сдержанный, всегда осмотрительный.
– Влажно, Нильсон, – тихо ответил Тьерри, глядя в окно. – На Гавайях было очень… влажно.
– И вы не нашли то, что искали?
– Нет. Я не нашел то, что искал… снова.
– Сожалею, сэр.
– Спасибо, Нильсон.
Тьерри пытался не глядеть на свое отражение в оконном стекле. Ему было не по себе: оттуда на него смотрел молодой человек с серебристыми волосами и усталыми, мудрыми, древними глазами. У него был такой задумчивый вид… такой потерянный и печальный.
«Наверное, так и должен выглядеть тот, кто все время ищет что‑то и не может найти», – подумал Тьерри.
Он решительно отвернулся от окна.
– Все здесь шло как надо, пока меня не было? – спросил он, доставая сотовый телефон.
«Работа. Работа всегда помогает. Загрузи себя полностью, не думай ни о чем другом, а главное – поменьше занимайся собой».
– Думаю, превосходно, сэр. Мистер Джеймс и мисс Поппи вернулись.
– Это хорошо. Они проведут следующее собрание Рассветного Круга.
Палец Тьерри застыл над кнопкой телефона. Кому же позвонить? Кому позвонить в первую очередь?
И тут телефон запищал.
Тьерри нажал на «прием» и приложил трубку к уху:
– Тьерри слушает.
– Сэр? Это я, Люпа. Вы меня слышите?
Шли помехи, и слышимость была отвратительной. Но Тьерри расслышал усталость, звучавшую в голосе его собеседницы.
– Люпа? У тебя все в порядке?
– Сэр, я вступила в бой. Меня немного потрепали. – Она негромко хихикнула. – Но вы бы посмотрели на того волка!
Тьерри потянулся за записной книжкой в кожаном переплете и ручкой с золотым пером:
– Это не смешно, Люпа. Тебе не следовало драться.
– Я знаю, сэр, но…
– Ты должна держать себя в руках.
– Да, сэр, но…
– Скажи мне, где ты находишься, за тобой заедут. Отвезут к врачу.
Тьерри попытался привычно черкнуть в блокноте. Но чернила кончились. Он с недоверием уставился на кончик пера.
– Ну вот, покупаешь ручку за восемь сотен долларов, а она не пишет, – пробормотал он.
– Сэр, вы не слушаете меня. Вы не понимаете. Я нашла ее.
Взгляд Тьерри замер на ручке, на длинных пальцах, сжимающих толстый золотой цилиндр… Он уже знал: этот момент навсегда останется в его памяти, будет выжжен в ней раскаленным клеймом.
– Вы слышите меня, сэр? Я нашла ее.
Наконец Тьерри снова обрел дар речи, но голос его прозвучал сдержанно и даже сухо:
– Ты уверена?
– Да! Да, сэр. Я уверена. У нее есть отметина и все остальное. Ее зовут Ханна Сноу.
Тьерри потянулся через переднее сиденье, железной хваткой вцепился в удивленного Нильсона и тихо‑тихо прошептал ему на ухо:
– У тебя есть карандаш?
– Карандаш?
– Что‑нибудь, чем можно писать, Нильсон. Инструмент, которым пишут на бумаге. У тебя есть это? Быстро, потому что, если я не успею записать, ты уволен. |