— Так вот, — продолжал он, — раз теперь я ее знаю, посмотрим, кто кого перехитрит! Будем вести игру до самого конца. Вам известна моя игра, прелестная девица, ну а теперь мне, в свою очередь, стала известна ваша. И, ручаюсь вам, я узнаю имя этого человека, не сумевшего довольствоваться тихими радостями!
Принц скомкал записку, засунул ее внутрь перчатки, пристегнул шпагу, надел шляпу и уже приготовился выйти, но тут его внезапно остановила какая-то мысль.
Опершись локтями о стену, он обхватил голову руками и на какое-то время глубоко задумался; затем, поразмыслив, снял шляпу, пустив ее лететь по комнате, вновь уселся за стол и вторично прочел письмо, столь резко переменившее его умонастроение.
— Дьявольское отродье! — воскликнул он, кончив чтение. — Обманщица и лицемерка! Одной рукой ты манишь меня к себе, а другой отталкиваешь! Ты используешь против меня, человека честного до глупости, все уловки адского двуличия, а я ничего не вижу, ничего не понимаю; по дурости своей я полагался на ее верность, будучи сам ей верен, и склонялся перед лживой добродетелью, будучи сам добродетелен. Ах, да, я плакал; да, плакал от досады; да, плакал он счастья! Лейтесь же, лейтесь теперь, мои слезы, слезы стыда и ярости! Лейтесь и смойте же пятна, какими покрыла меня столь недостойная любовь! Лейтесь и уносите, как уносит поток опавшие листья, последние иллюзии юности, последние чаяния души!..
И действительно, принц — этот могучий дух, это львиное сердце — разразился рыданиями, точно ребенок.
Затем, когда рыдания прекратились, он перечитал письмо в третий раз, но уже безо всякой горечи.
Слезы унесли с собой не иллюзии юности и чаяния души, — их лишаются лишь те, кто никогда их не имел, — но, напротив, гнев и желчь. Правда, остались презрение и пренебрежение.
— Во всяком случае, — через миг проговорил он, — клянусь, что узнаю имя этого человека: а когда я его узнаю, то не может быть и речи о том, что тот, с кем она, должно быть, смеялась над моей глупой страстью, продолжал жить и издеваться надо мной!.. Но кто же он, — вновь спрашивал себя принц, — кто бы это мог быть?
И он опять перечитал письмо.
— Я знаю почерк почти всех при дворе, начиная от короля и кончая господином де Муши, а этого почерка я не знаю; внимательно вглядевшись, можно понять, что это почерк женщины, писавшей за кого-то еще. «Завтра, в час ночи, в зал Метаморфоз». Подождем до завтра, эту неделю Лувром командует Дандело: он протянет мне руку помощи, а при необходимости это сделает и господин адмирал.
Приняв это решение, принц три или четыре раза прошелся по комнате и кончил тем, что одетым бросился на постель.
Но все эти переживания, испытываемые им, привели его в лихорадочное состояние, не позволившее ему закрыть глаза ни на миг.
Ни разу он не чувствовал себя так накануне битвы, какой бы смертельной она ни представлялась.
К счастью, было еще очень рано: ночная стража, когда принц бросился в постель, прокричала, что наступило три часа ночи.
А на рассвете принц встал и вышел, направившись прямо к адмиралу. Господин де Колиньи поднимался рано, и принц застал его уже на ногах.
Завидев г-на де Конде, адмирал был поражен его бледностью и возбужденным состоянием.
— О Боже! — воскликнул он. — Как вы себя чувствуете, мой дорогой принц, и что с вами случилось?
— Помните, — ответил вопросом принц, — как вы вчера застали меня за поисками письма среди камней Лувра?
— Да, и даже то, что вы, к счастью, его отыскали.
— Счастье! Полагаю, что я тогда употребил именно это слово.
— Это письмо ведь от женщины?
— Да. |