— У тебя еще меньше мозгов, чем у бабы, —  огрызнулся Покран. —  Мальчик — будущий воин. Всякий воин — сын Крома, а значит, только с его помощью можно узнать судьбу твоего ребенка. Кром — сам воин, и говорить со мной он будет только через меч.

— Хорошо, —  кивнул Ниун. —  Через три дня у тебя будет любой меч, какой только пожелаешь. —  Засунь свой меч… —  начал колдун, но почему-то решил не продолжать. —  Мне не нужны твои игрушки. Ты сделаешь мне другой клинок. Он должен быть тонким, узорчатым, резать волос на лету и сгибаться в кольцо.

— Такого оружия не бывает.

— Много ты знаешь! Я дам тебе металл. Из него ты и сделаешь мне клинок. И еще возьмешь у меня травы. Их добавишь, когда начнешь ковать оружие. И не три дня тебе понадобится, а все три месяца.

С этими словами старик подошел к стоявшему возле стены сундуку и попытался открыть его, но крышка не поддалась.

— Старею, —  вздохнул Покран. —  Подойди сюда, —  обратился он к Ниуну, —  открой крышку и возьми металл, который лежит в сундуке.

Ниун с некоторым усилием откинул тяжелую крышку и увидел на дне сундука крупный кусок оплавленного металла, совершенно не знакомого ему.

— Что это, отец? Я никогда не видел такого железа.

— И не мог видеть. На земле его нет. Этот металл скинул с небес сам Кром. —  Старик немного помолчал, а затем вдруг обратился к Маев: — Женщина, выйди. Мне надо сказать кое-что твоему мужу.

Маев поспешила покинуть этот негостеприимный дом. Она боялась старика, хотя почему-то чувствовала, что он не причинит ей никакого зла, что он вообще не хочет и не может причинять зла.

Когда Маев вышла, Покран обернулся к Ниуну и, хитро сощурив глаза, проговорил:

— Я и без этого представления прекрасно знал, что у тебя родится сын. Но ведь бабы не верят никому на слово. Им зрелище нужно. А этот пепел — он ни о чем не говорит. У тебя будет хороший сын. Достойный. А теперь иди. Работа тебе предстоит трудная. Но ты справишься, я не сомневаюсь. Есть в тебе что-то. Иди. Я устал. Отвык я от людей.

— Спасибо тебе, отец, Я сделаю такой меч, о каком ты говорил.

Маев и Ниун поспешили домой. Они шли молча, и каждый думал о своем. Маев, держа руку на животе, обращалась к своему будущему ребенку: «Мальчик мой, я не знаю точно, когда ты увидишь свет, но я уже люблю тебя. У тебя будут синие, как у отца, глаза и такой же спокойный нрав. Зачем тебе быть воином? Все киммерийские мужчины умеют держать в руках оружие, чтобы защищать своих жен, матерей, детей и стариков. И ты научишься владеть им, конечно. Но лучше бы тебе стать кузнецом, как отец, как деды.

И хорошо бы, чтоб на твою долю выпало как можно меньше битв. Потому что битвы — это кровь, это смерть, это горе. А мне бы хотелось, чтобы ты не испытал горя, чтобы руки твои не лишали жизни, а делали что-то, что украшает ее. Мало ли мы с отцом хлебнули горя? Мало ли бед пришлось нам пережить? Нет, ты будешь счастлив. А потом, когда-нибудь, еще очень нескоро, я возьму на руки внука, твоего сына, и расскажу ему, как мы ждали тебя, как ты родился, каким рос и каким стал умельцем, самым знаменитым, самым, самым.

Ее муж размышлял совсем о другом. «Боюсь, что старый колдун не в своем уме. Где это видано, чтобы меч сворачивался в кольцо? И чтобы был тонким? Он же сразу сломается. Что можно сделать таким клинком? И как изготовить такое оружие? Отец делал настоящие тяжелые киммерийские мечи, и они славно служили нашим вои- нам. И я вроде мастер неплохой, во и мои клинки не сгибаются и не режут волос. Да и металл он дал какой-то странный.