— А-а, ты про этого.

— Лайонела Дейвиса. У него были имя и фамилия, знаете ли. А также жизнь, друзья, он был личностью.

Недоумения на лице незнакомца прибавилось, улыбка как-то потускнела.

— Но ведь он был всего лишь библиотекарь?

— Ты — свихнувшийся сукин сын.

Улыбка застыла, лицо побледнело, даже закаменело, вдруг превратившись в гипсовую маску смерти Он поднял пистолет, нацелил его мне в грудь и со всей серьезностью заявил:

— Не смей оскорблять мою мать.

Обида, которую вызвали мои слова, столь не вязалась с безразличием, выказанным к жертве, что я нашел ситуацию крайне забавной. Но если бы с моих губ сорвался смешок, этот незнакомец точно меня бы пристрелил.

Глядя на наставленный на меня пистолет, я почувствовал, как страх входит в чертоги моего сознания, но не отдал ему ключи от всех комнат.

Чуть раньше, на улице, мысль о снайпере парализовала меня. Теперь я понимал, что боялся вовсе не снайпера, засевшего то ли на крыше, то ли в окне верхнего этажа. Я пришел в ужас, потому что не знал, снайпер ли действительно ловит меня в перекрестье оптического прицела или смертельная угроза исходит откуда-то еще. Если опасность только чувствуется, но нет возможности определить, откуда она исходит, тогда начинаешь бояться всех и вся. Мир становится враждебным от горизонта до горизонта.

Страх перед неизвестным едва ли не самый сильный из страхов, и устоять перед ним зачастую невозможно.

А вот теперь я идентифицировал своего врага. И хотя он мог быть социопатом, способным на любую жестокость, я почувствовал некоторое облегчение, потому что теперь знал его в лицо. Бесчисленные угрозы, которые наводняли мое воображение, растаяли как дым, замещенные одной реальной опасностью.

Его закаменевшее лицо смягчилось Он опустил пистолет.

Нас разделяли пятнадцать футов, так что я не решался броситься на него. Только повторил:

— Так что он тебе сделал?

Белозубый улыбнулся и пожал плечами.

— Я не пристрелил бы его, если бы не вошел ты.

К распирающей меня злости прибавилась душевная боль, вызванная смертью Лайонела. Голос мой задрожал от горя, не от страха.

— Что ты такое говоришь?

— Одному мне с двумя заложниками не справиться. Он был здесь один. Его помощник заболел. Других читателей в этот момент в библиотеке не было. Он собирался запереть двери... и тут появился ты.

— Только не говори, что я несу ответственность за его смерть.

— О, нет, нет, — заверил он меня, словно его заботили мои чувства. — Твоей вины в этом нет. Такое случается, тут уж ничего не поделаешь.

— Такое случается. — повторил я, в моем голосе звучало изумление. Я и представить не мог, что можно с такой небрежностью говорить об убийстве.

— Я мог бы застрелить тебя, — заметил он, — но, уже повстречавшись с тобой на улице, решил, что ты — более интересная компания, чем старый, занудный библиотекарь.

— А зачем тебе заложник?

— На случай, если возникнут осложнения.

— Какие осложнения?

— Ты увидишь.

Пиджак спортивного покроя сидел на нем достаточно свободно. Из внутреннего кармана он достал наручники.

— Сейчас я брошу их тебе.

— Мне они не нужны.

Он улыбнулся.

— Ты у нас шутник. Поймай их. Защелкни одно кольцо на правой руке. Потом ложись на пол, руки заведи за спину, чтобы я мог закончить работу.

Когда он бросил наручники, я отошел в сторону. Они ударились об один из столиков для чтения, свалились па пол.

Он вновь навел на меня пистолет.

И хотя такое случилось со мной уже во второй раз, легче мне от этого не стало.

Я никогда не держал в руках стрелкового оружия, о самой стрельбе даже не говорю. В моей профессии более всего на оружие тянет нож для резки торта.