– Значит, дома он не появлялся? Расскажите-ка еще раз о своих впечатлениях от прежних встреч. Если, конечно, это не слишком вас расстраивает, – добавил хирург вежливо.

Катерина, а потом и ее дочь рассказали, дополняя друг друга, как вел себя Майкл после ухода из реанимационного отделения института, и Мальгин понял их не проходящее до сих пор ошеломление, тревогу, растерянность и надежду. Надежду на возвращение «полноценного» любимого человека. Но понял Клим также и самого Лондона, принявшего чудовищный груз маатанского «закупоренного» знания. Если уж закаленный Мальгин с трудом оборонялся от нападения своего второго «я» – программы «черного человека», получив минимум чужого знания, то что говорить о Майкле? Утешить женщин было нечем, хотя Клим и попытался это сделать; перед уходом он попросил их, чтобы ему дали знать, как только Майкл появится дома.

Он не стал задерживаться в доме Лондона, несмотря на приглашение поужинать и собственное желание перекусить. Схожесть Акулины с Купавой мешала сосредоточиться, сбивая с мысли, и в душе почему-то крепла уверенность, что с Купавой что-то случилось.

Попрощавшись с женщинами, почти одинаковыми в переживаниях, разве что одна была старше и сдержанней, Мальгин перенесся в Нижний Новгород, на окраине которого жил Железовский. Однако дома математика не было. Не оказалось его и на территории Института внеземных культур, расположенного подо Ржевом. Тогда Мальгин углубился в лес, окружавший лаборатории ИВК, по тропинке забрался в глухой уголок и присел на гранитный валун, останец древнего ледника, лежащий в окружении столетних акаций, берез и клена.

Сосредоточился.

Временами, где бы он ни находился, на него накатывал глухой шум – в пси-диапазоне, напоминающий шум прибоя и говор толпы одновременно, и отстроиться от него, заглушить было не так-то просто. Клим относил это явление к эффектам работы «черных кладов» и намеревался с помощью Аристарха «задавить» шум окончательно. С трудом избавившись от шумового фона и на этот раз, хирург прислушался к себе, к настороженной тишине вокруг и, подумав: ну, мои мысли – мои скакуны, как поется в песне, не подведите! – включил «форсаж» сердца и гиперохват мозга.

Голова стала стремительно распухать, вбирая в себя окружающий мир: исчезли деревья, лес ушел вниз, стал виден словно с высоты птичьего полета, затем и он отодвинулся, превратился в ковер, объем видения все увеличивался и увеличивался, захватил всю Землю, Приземелье, Солнечную систему, Галактику, и, наконец, Мальгин испытал ни с чем не сравнимое ощущение необъятности Вселенной! Казалось, пошевельни он пальцем – и взорвется целое скопление галактик! Колоссальные объемы пустоты, заполнявшей пространство между волокнами и стенками галактических сверхскоплений, проходили сквозь голову, как воздух сквозь сито, оставляя странные шорохи, глухое бормотание неведомых стихий и непонятные шепоты неведомых существ…

И вот на этом черном и одновременно прозрачном фоне, полном жизни и движения, тишины и грохота, из конца в конец Вселенной промелькнули сиреневые зарницы, беззвучно сотрясая Мироздание (мгновенная боль в глазных яблоках и в ушах, будто иглы загнали), и Клим услышал отчетливый, раскатистый шепот:

– Мастер, немедленно выходи из транса! Ты не подготовлен.

– Кто это? Аристарх, ты?

– Немедленно сними напряжение, загонишь сердце!

– Где ты? Я просто пытаюсь найти тебя, а меня забросило куда-то в дальние дали. Желательно встретиться сегодня у Ромашина, обговорить кое-какие планы.

– Я на Плутоне, буду к вечеру. Отключайся, ты еще не сидишь в нашем поле, а в одиночку такие сеансы осилить невозможно.

– Я встретил Варлица…

– Ганса Варлица? Он же на Меркурии, один из старейших интрасенсов, ему сто двенадцать лет.