И льнула к плечу старика, прижималась лицом к полотну рубахи – ей хотелось убедиться, что это не сон, не наваждение, не шутка Многоликой.

Орешек ревниво оттирал ее от Илларни:

– Уйди, совсем человека замучила! Ему надо вина глотнуть, прилечь, ворот расшнуровать… дай помогу, хозяин… Пять лет, с ума сойти!.. Ну, теперь домой, теперь все хорошо будет… может, лепешку, а? Или слив?.. Вей‑о! Господин мой, что с тобой?!

Илларни вдруг посерел, глаза как‑то странно запали. Белые, тонкие, как шнурки, губы что‑то беззвучно шептали, а рука слабо подрагивала перед грудью, отталкивая что‑то невидимое. Старый ученый был похож на человека, на глазах у которого лучший друг превратился в Подгорного Людоеда и теперь намеревается его сожрать.

Нурайна первой сообразила, в чем дело, и с коротким смешком указала на грудь Орешка, где из‑под куртки предательски выскользнула серебряная пластинка с выгравированным соколом.

«Пра‑авильно, от такого позеленеешь! Увидеть знак Клана на груди у собственного слуги, которого с детства в своем доме растил… да тут спятить можно! Если б я такую штуку углядел у кого‑нибудь из грузчиков в Аршмире – взял бы лукошко и пошел бы на пристань землянику собирать!..»

– Хозя‑аин! Да все в порядке, хозяин, я ж все объясню! Вина глотни… вот так, хорошо… – Орешек поспешно убрал цепочку под куртку. – Ну да, я теперь немножко Сокол, но это ничего, не обращай внимания… вот подушку под бок поудобнее… А ты чего хохочешь, верблюдица белая? Или не слышишь – в калитку кто‑то барабанит? – Орешек перешел на наррабанский язык с нарочито сварливыми интонациями: – Ступай, женщина, отвори, не мешай мужчинам беседовать!..

Пухлая смуглая девица с круглыми, немного навыкате глазами тревожно глядела на Нурайну.

– Я – Сахна‑шиу, дочь Таххара… Он владелец дорожного приюта… У нас умирает женщина, грайанка. При ней никого из земляков, и она боится, что ее похоронят не по‑грайанскому обычаю. Послала за тобой, госпожа, потому что у нее в Нарра‑до других знакомых нет.

– Ты ошиблась, голубушка. Я недавно в этом городе и никого здесь не знаю.

– Знаешь, Нурайна‑шиу! Вы с ней сегодня на мечах дрались. Да ты не бойся, на погребение тебе тратиться не придется: у нее деньги есть, она весь кошелек тебе оставляет.

Нурайна нахмурилась:

– Аранша?! Не может быть! Она была совсем здорова! Я же ее не… она же не…

– Вот и мы думали – здорова! Пришла такая веселая, всех в приюте вином угостила, сама с мужчинами пила… а потом глаза закатились, упала, страх такой… Лекарь сказал: иногда удар не сразу дает о себе знать… Умирает, бедняжка, и ни одного грайанца рядом, ни словечка на родном языке…

– Погоди… как – ни одного грайанца? С ней же двое были, мужчина и женщина!

– Случайные какие‑то, уехали уже. А она твердит: костер, костер…

Страх сжал сердце Нурайны. Неужели она убила эту славную сероглазую девчонку? О Безликие, нет! Они же дрались не всерьез!.. Хотя ей ли не знать, что иной вроде бы легкий удар, который боец в запале сражения почти не замечает, может на всю жизнь оставить человека калекой или убить…

– Я сейчас… только предупрежу кое‑кого… Забавно сморщившись, девица потерла переносицу:

– Мужчину, с которым ты путешествуешь? Конечно, госпожа. Я подожду здесь, у калитки…

Нурайна метнулась через дворик к дому.

– Мне нужно уйти, – сказала она с порога. – Заболела женщина, с которой у меня был Поединок Мастерства.

– Меч возьми, – ответил Орешек, даже не обернувшись.