Суховей помолчал.

– Один грайанец посулил мне караван с сокровищами, – наконец сказал он. – Я поверил – и где же это золото? Другой грайанец предложил мне благословение Гарх‑то‑Горха. Я не поверил – и гнев богов пал на меня. Теперь третий грайанец что‑то обещает мне? Лучше уж я его совсем слушать не стану!

Разбойник почтительно молчал, про себя удивляясь не по годам глубокой мудрости атамана.

– Он, кажется, не стар и крепок, этот путник? – спросил Суховей. – Вот и хорошо. Продадим какому‑нибудь кочевому племени… Нет, не так! Подарим невольника нашим пострадавшим друзьям – как возмещение за горькую ночную ошибку. И не хочу больше слышать о нем. Грайанцы не приносят мне удачи…

Ну и где они, эти лютые бури, выворачивающие море наизнанку? Где волны величиной с гору? Где шквалы, срывающие паруса вместе с реями?

А ведь как торговался капитан! Клялся, что ни за какие сокровища не согласится вернуться на родину в разгар сезона штормов, рискуя кораблем, собственной жизнью и командой (именно в таком порядке!). А теперь изумлен ровной, как скатерть, водной гладью и попутным ветром, бережно несущим корабль…

То‑то! Знай наших! Орешек усмехнулся и взглянул на металлический диск на ладони. Ни рисунка, ни надписи – просто бронзовая бляшка. Выбросить? Ну уж нет! Кто их знает, эти талисманы! Вдруг еще на что‑нибудь сгодится…

Дощатая рассевшаяся дверца, тихо скрипнув, подалась под ладонью. Орешек заглянул в душную конурку, где лежал расхворавшийся Илларни.

Старик был совсем плох. Арлина целыми днями сидела у его изголовья, поила каким‑то отваром и сокрушалась, что нет при ней самых нужных трав… (За всеми этими хлопотами девушка и не заметила, как помирилась с женихом.)

Впрочем, сейчас Арлина ушла отдохнуть. Надо проведать хозяина, а то лежит, бедняга, один…

И тут же Орешек понял, что ошибся: старик был не один.

Из полутьмы каюты женский голос тоскливо выдохнул: «Юнтайо!..»

Юнтайо? Аунк? Учитель?

Орешек застыл у приоткрытой двери, насторожив любопытные уши. Подслушивать он любил с детства и не видел в этом ничего плохого.

– Теперь я понимаю, – с болью говорила Нурайна, – наше чувство было обречено с самого начала. Он был рожден не для любви, а для мести. Его мать… по‑моему, она была не в своем уме… Да разве в здравом рассудке можно дать сыну такое имя – Самое Страшное Несчастье? Для кого несчастье? Для Великого Грайана! Она растила мстителя!

– Но подумай, сколько ей пришлось пережить… – тихо сказал Илларни.

– Я все понимаю! Я слышала сказание о падении Эстамира. Конечно, это было ужасно – маленькая девочка в разрушенном городе… Наверное, тогда ее рассудок и повредился.

– Другие женщины растят детей для будущего, – вздохнул Илларни, – а эта несчастная – для прошлого…

– Вот именно! Она с детства не давала ребенку забыть, что его отцом был последний принц Эстамира, из‑за грайанских захватчиков ставший нищим калекой. Она растила сына королем мертвого королевства! Он жил ради мести, дышал, бредил ею, а когда полюбил дочь своего врага – счел себя предателем.

– И страшно мучился, знаю… Мне рассказывал Орешек… то есть Ралидж, – поправился Илларни и сочувственно взглянул на бывшую ученицу… – Бедная ты моя девочка… и бедный Юнтайо, мне так больно за вас обоих…

– Ладно, учитель, не жалей меня. Теперь у меня другой возлюбленный – сам великий Грайан. Подумай о нем и ты, Илларни…

– Опять ты за свое, глупая девчонка! Сколько раз тебе повторять: не знаю я тайны Души Пламени! Я морочил убийц, чтобы спасти себя и Арлину!

– А что сокрушило статую Хмурого?

– Гнев богов, что же еще?

– А мое давнее спасение из засыпанной шахты?

– А при чем тут я? Если Юнтайо и владел тайной, он унес ее в Бездну!

От волнения голос Илларни стал прерывистым, старик начал задыхаться.