Рассказывали, что он не раз и не два вычислял преступников даже раньше компетентных органов, в процессе ведения репортажа! Но отнюдь не получал за это благодарность в приказе по компании «Дубль В» вместе с именными часами от начальника нижегородского УВД, потому что у Мигало что было в уме, то и на языке, и эти самые преступники успевали сделать очень длинные ноги, загодя во всеуслышанье предупрежденные болтуном-профессионалом. Однако это ничему не научило Мигало и его осведомителей, а потому он продолжал являться в самых неожиданных местах с внезапностью стихийного бедствия и, возбужденно дергаясь всем лицом, мгновенно начинал репортаж. Пожалуй, Лида очнулась именно от звука его голоса, а не от запаха нашатыря. Очнуться-то она очнулась, но головы с толстых, уютных колен Клавдии Васильевны поднять пока не могла. Лежала, изредка смахивая набегающие слезы, собираясь с силами, чтобы встать, и волей-неволей слушала напористый голос Вовочки Мигало:
– Съемочная группа «Трудных итогов» находится в квартире семнадцать дома номер семь «а» по улице Полтавской. Здесь произошло преступление, которое поражает своей наглостью. Тяжело ранены – среди белого дня, можно сказать, ранним утром, в одиннадцатом часу! – хозяин квартиры, актер театра драмы Иван Швец, и его друг, студент театрального училища Валентин Скориков. Сейчас вы видите работников милиции, осматривающих место преступления, и врачей, которые оказывают первую помощь раненым. Да, и любимец публики Швец, и его друг остались живы: убийца оказался не профессионалом. К их общему и нашему, конечно, счастью! Ведь и Швец, и его приятель – по-настоящему хорошие актеры. Впрочем, правильнее было бы назвать Скорикова не просто приятелем, но и сожителем хозяина квартиры, ибо эти двое известны своими нетрадиционными пристрастиями. И не сомневаюсь, что одной из первых версий, выдвинутых милицией, будет именно тема ревности – суровой мужской ревности, так сказать.
Лида покачала головой…
– Сволочь ты! – раздался истошный крик Саныча, и Лида очнулась, сообразив, что она уже не в пахнущей кровью квартире Ваньки и Вальки, а в студии и видит дергающееся лицо Мигало не наяву, а на мониторе. К монитору-то и вызвал их Саныч. – Сволочь ты, Мигало! Трупоед поганый! Антропофаг! Ни стыда у тебя, ни совести! Твое какое дело, на хрен, кто с кем спал, спит и будет спать? Нет, клянусь, если он только брякнет, что ребята снимались в «Деревеньке», я ему вчиню тако-ой иск… нет, я его просто убью! Найму киллера и убью, вот вам святой истинный крест! – И Саныч размашисто перекрестился распечаткой сценария сегодняшней сцены.
– Он ничего не скажет, не волнуйся, – пробормотала Лида. – Когда он меня узнал, то сразу придержал язык.
Саныч посмотрел вприщур на Лиду и медленно кивнул. Он понял, почему заткнулся Мигало… Дело, конечно, было не в том, что в душе Вовочки вдруг проснулись честь и совесть: эти чувства профессионалы-репортеры выжигают в своих душах каленым железом. Или ты порядочный человек – но неудачник, или тварь бесстыжая, продажная, безжалостная – но истинный журналист. Мигало принадлежал к числу «истинных мастеров», а значит, вместо души у него было портмоне, вместо головы – компьютер, а вместо сердца… нет, даже не пламенный мотор, а калькулятор. Он прекрасно знал, что представитель президента в Нижегородском округе, Владлен Сергач, тот самый, при официальной поддержке которого и процветает канал «Дубль В», в то же время является тайным держателем акций компании «Око Волги», то есть именно на этих деньгах держится «Деревенька». Разумеется, «деревенщики», как и все порядочные люди, терпеть не могли Сергача, с подачи которого вся страна не столь давно рухнула в дефолт (за что, надо полагать, он и был награжден этой «шубой с царского плеча» – своей хлебной и не пыльной должностью), однако твердо придерживались мнения, что с паршивой овцы – хоть шерсти клок, и охотно брали Сергачевы деньги на новые и новые выпуски «Деревеньки». |