Даже прославившись, он по-прежнему знал одну только похоть или жадное любопытство – лишь эти чувства влекли к нему снедаемых вожделением женщин, будто они стыдились или же боялись, что его прикосновения каким-то образом осквернят их. Но сейчас в бездонных голубых озерах глаз Кэтлин сияло то, что было для него драгоценнее всего на свете, – доверие.
– Ты уверена, что в самом деле хочешь этого? – ради нее еще раз спросил Нилл. Ему до сих пор не верилось, что подобное возможно.
Одно мгновение она молчала, и холодный страх сковал его сердце, страх, что она передумала, что решила оттолкнуть его. Этого он бы не перенес. И все же он твердо знал – скажи она хоть слово, и он, не колеблясь ни минуты, отведет ее обратно в Дэйр.
Но то, что сделала Кэтлин, развеяло терзавшие его сомнения. Запустив пальцы в густую гриву его волос, она подставила ему губы для поцелуя. Нилл, припав к ее губам, как умирающий от жажды, забыл обо всем.
Бесчисленные битвы, в которых он сражался, кровь, смерть и стоны умирающих – вот что до сих пор составляло смысл его жизни. И ни разу Ниллу не приходило в голову задуматься над тем, чего лишались люди, которых повергал во прах безжалостный удар его боевого меча.
Нилл целовал ее жадно, будто желая, испив этот волшебный нектар, забыть о боли и предательстве, о том времени, когда он был один. Кэтлин застонала и приоткрыла губы, позволив его языку скользнуть внутрь.
Она была такая сладкая, эта маленькая колдунья из почти забытой детской сказки, что Нилл боялся поверить, что все это – на самом деле.
Нилл лег на Кэтлин, чувствуя, каким горячим стало вдруг собственное тело. Он дрожал от нетерпения, почти обезумев при мысли, что сейчас погрузится в ее теплую глубину, и молясь только о том, чтобы безжалостная судьба не сыграла с ним вновь одну из своих шуток, отняв у него Кэтлин.
Но даже в этот миг, сгорая от желания, Нилл изо всех сил старался обуздать терзавшую его страсть, хотя при виде тесного корсажа, плотно облегавшего упругую грудь, было дьявольски трудно держать себя в руках. Дрожащими пальцами ослабив шнуровку, он спустил его с плеч Кэтлин, и платье упало на землю. Вслед за ним последовала и тонкая рубашка, и вот уже лунный свет нежно осветил жемчужно-белые округлости гибкого молодого тела.
Едва дыша, Нилл пожирал взглядом восхитительные холмики грудей, увенчанные кораллово-розовыми бутонами сосков, мягкую выпуклость живота и темные завитки, кокетливо прикрывающие райское местечко меж девичьих бедер.
Раскинувшись на траве, Кэтлин ничего не скрывала от него, а в глазах ее будто застыл извечный женский вопрос: «Я тебе нравлюсь?»
Как он желал одним отчаянным рывком войти в тело Кэтлин, пронзить его своим клинком с яростью закаленного в битвах воина! Однако что-то удержало его. Подавив в себе этот порыв, Нилл попытался отыскать в своей душе всю нежность, на которую был способен.
– Милая, я воин, а не бард, – выдавил он хрипло. – Но этой ночью я впервые пожалел об этом. Будь это так, я сложил бы балладу о твоей красоте и прославил бы ее в веках!
Улыбка нежнее утренней зари осветила зардевшееся личико Кэтлин. Кончиком пальца она осторожно коснулась его нижней губы.
– А я, если бы смогла, спела бы тебе о том, какое… – Кэтлин на мгновение смутилась, отвела глаза и закончила едва слышным шепотом: – Какое это волшебство – лежать в твоих объятиях!
На самом деле ей хотелось сказать другое. И Нилл это почувствовал, но переспросить не решился. Чувственная нотка прозвучала в ее голосе, и это ударило ему в голову, точно крепкое вино.
«Тише, – уговаривал он себя. – Не торопись, иначе можешь напугать ее». Задыхаясь от нежности, Нилл проложил цепочку поцелуев вдоль изящного изгиба ее шеи и наконец припал к тому укромному местечку, где начинался упругий холмик груди. |