– Можно? – наконец спросил он, показывая рукой на коробку.
– Валяй, – сказала я и направилась к холодильнику, где достала из морозилки пинту мороженого. С ложкой в руке запрыгнула на столешницу рядом с ним и открыла крышку.
Он вытаскивал пару за парой, поигрывая бровями и целуя мой набитый рот, вспоминая что-то хорошее. Выяснилось, что разбирать вещи намного веселее, нежели их собирать.
– Погоди-погоди, – сказал он, разглядывая простенькие трусики на дне коробки. – Почему я раньше их не видел?
Я зачерпнула мороженого и поднесла ложку ко рту.
– Потому что это мои трусики на случай Пожарной тревоги.
Он тут же встретился со мной взглядом.
– На какой случай?
– На случай месячных.
Кивнув с невозмутимым выражением лица, Уилл повернулся к коробке.
– Усек.
– Иногда ты настолько прогрессивный и в струе времени, что выглядишь немного глупо. Мило, но глупо.
Он снова взглянул на меня, криво улыбаясь.
– У тебя есть особое бельишко для Пожарной тревоги, а я, значит, глупый?
Я пожала плечами.
– Ну да.
Он моргнул пару раз.
– А зачем?
– В эти дни я не хочу испортить свое хорошее белье, хотя у меня его и в аспирантуре не было, – фыркнула, слизывая с ложки мороженное. – Никто тогда его не видел. Знаешь, я даже помню, как на Кикстартер какой-то парень замутил фишку со Спецтруселями. У них всех были названия, например, «Протечная неделя» или «Вагина-мечта-вампира». Думаю, была даже пара штук с надписью: «Рембо. Первая кровь», и фотка единорога после мордобоя, – я поднесла кусочек брауни ко рту, заметив, что Уилл не сводит с меня глаз и остановилась. – Что?
– Не могу понять, это ужасно или невероятно гениально.
Я кивнула, откусила и проглотила печенье, что было в мороженом, а потом ответила:
– Если я правильно помню, все было сделано для того, чтобы женщинам не пришлось отбиваться от нежеланных сексуальных приглашений на этой неделе. Поэтому, вместо того чтобы говорить: «Прости, малыш, у меня эти дни!» – ты просто показываешь на значок рядом со своей вагиной, что, мол, вход воспрещен: «Пожарная тревога».
Я взмахнула ложкой, выписывая букву V и указывая на свой пах, а затем зачерпнула еще мороженого.
– Ты всегда была такая странная?
Я непонимающе уставилась на него.
Он взял в руки пару хлопковых трусиков-шортиков.
– А с этими то что не так?
Соскочив со столешницы, я схватила их и кинула обратно в коробку.
– Ничего особенного. Просто они напоминают мне трусы моей мамы.
– Ага. Ну все. Теперь ты обломала мне с ними кайф.
Я засмеялась и бросила их в него.
– Обломала? Я очень ленивая, и если бы не Хлои, наверное, таскала одну и ту же пару трусов, пока не растянутся. Но если серьезно, то эти не возбудят ни одного парня.
– Ты, видимо, не понимаешь мужчин. Особенно, того самого мужчину.
– Не? – хихикнула я.
– Не-а, – сказал он, потянувшись за парой желтых трусиков. – Мне не страшны месячные, и ты можешь нацепить на себя хоть пять самых отвратительных трусов, которые только видело человечество, а я по-прежнему буду считать тебя секси.
– Правда, что ли?
Уилл забрал у меня ложку с мороженным и отправил в рот.
– Абсолютно.
Двадцать минут спустя я вышла из нашей комнаты – в одной майке и пяти самых стремных трусах из серии «Добро пожаловать в Кроволенд», какие у меня были – и села на диван напротив телевизора.
Подняв взгляд от коробки, которую запечатывал, Уилл взглянул на меня. |