Да, мне предстоит трудный день. Надеваю шляпку и выхожу в сад. Избегая жарко палящего солнца, я не спеша прогуливаюсь в тени. Что-то мне не по себе. Что это? Быть может, я не выспалась? Или это отсутствие голода после легкого завтрака так странно сказывается на мне? Нет, не в этом дело. Наверное, это оттого, что я плохо переношу одиночество.

Не понимаю, с чего это я стала такой впечатлительной? Глубоко в саду в зарослях папоротника я вижу поросшую мхом каменную скамью. Здесь так приятно и тенисто! Подходящее место для чтения романа или модного журнала. Жаль, что я не догадалась взять с собой что-нибудь почитать. Сажусь на скамью. Разомлев в тени и зевнув пару раз, я укладываюсь вздремнуть. Конечно, я не собираюсь засыпать прямо здесь…

Мистер Николас Конгриванс

Утреннее похмелье не самое приятное ощущение. Мне просто необходимо проветрить голову. Прогулка верхом — то, что мне нужно, чтобы прийти в себя. Оттеруэл по-хозяйски, с гордостью, показывает нам с Линсли свои владения. Он пребывает в великолепном расположении духа, то и дело обращая наше внимание на дома арендаторов. Один из них напоминает Парфенон.

— Великолепно! — Линсли сдерживает свою кобылу. — Мне кажется, Оттеруэл, у этого дома протекла крыша. Смотри, как просела кровля.

— Чепуха! — хмурится Оттеруэл. — Что ты скажешь, Конгриванс? Дом построен по моему проекту.

— Вы настоящий профессионал, сэр. Но, кажется, труба у дома несколько покосилась.

Оттеруэл приподнимает шляпу и здоровается с женщиной на огороде. Она пропалывает грядки. Маленький ребенок едва стоит на ногах, держась за ее юбку.

— Доброе утро, миссис Фелл. Как ваш малыш Джек?

— Доброе утро, милорд. Меня зовут миссис Фуллер, а это моя дочь, Джоан. Эти господа правы, крышу и трубу надо чинить. В доме очень сыро, а в кухонном шкафу растут грибы…

— Хорошо, хозяйка. Управляющий навестит вас, когда освободится.

— Он очень недоволен тем, что его арендаторы, как назло, сменили свои имена и пол.

Возвращаемся к дому. Лошади скачут галопом по зарослям вереска и дрока. Высоко над нами, в ярком синем небе, кружат два коршуна. Спешиваемся и отправляем лошадей на конюшню. Оттеруэл и Линсли идут в дом завтракать. У меня нет аппетита. Пожалуй, прогуляюсь по саду. Утреннее похмелье и прогулка верхом не помогли мне даже на время забыть о Кэролайн.

Я не могу перестать думать об этом — Кэролайн в объятиях Линсли, их тихий шепот и смех. Что происходит со мной? Ах, как хочется услышать от нее, что это было недоразумение, просто дурной сон. Я тоскую без ее улыбки, мечтаю о поцелуе, я готов нарвать ей цветов. Совсем как Бартон для своей Мэри. Никогда раньше мне не приходилось испытывать что-либо подобное к женщине — какое-то смущение, растерянность. А может, это любовь…

Любовь? Да нет, этого не может быть. Все дело в этой сентиментальной и глупой пьесе Шекспира, летнем зное и ее откровенных нарядах, оголяющих великолепную грудь. Я просто не узнаю себя. Надеюсь, я не подхватил неизвестную доселе инфекцию, барахтаясь в венецианском канале! Инфекцию, которая поразила мой мозг. От этих мыслей мне не становится легче.

Я брожу по саду Оттеруэла, среди искусно подрезанных тисовых деревьев, по заросшим мхом и папоротником тропинкам. В конце одной из них стоит каменная скамья. На скамье лежит Кэролайн. Спит. В одной руке она держит ленты от шляпки, другая покоится под щекой. Она выглядит совсем юной, умиротворенной и беззащитной. Так и хочется заслонить ее от всех невзгод этого мира. Таких, к примеру, как я.

Подхожу ближе. Это случилось будто вчера. Она падает в обморок… Я подхватываю ее на руки… Ее нежное тело в лесу, в зарослях папоротника… Наши невинные объятия на театральной сцене… Ее веселый смех, добрая улыбка и шляпка, полная наживки для Уилла.