— Нам будет очень тебя не хватать, Сесили, — говорю я, лучезарно улыбаясь.

Мне ужасно хочется врезать ей кулаком в зубы.

Сесили отчетливо дает понять, что уйти следует совсем не ей. Она раскидывает юбку, занимая еще больше места на ковре. Марта что-то шепчет на ухо Элизабет, и обе начинают хихикать. Я могла бы спросить, над чем они смеются, но они все равно мне не скажут, так что в этом нет смысла.

— Чем это пахнет? — спрашивает Марта, морща нос.

Сесили принюхивается.

— Икрой, может быть? Ну, в любом случае, чем-то русским! Эй, да это может быть запах самого царя!

Их дуэт исполнен безупречно. Щеки у Энн вспыхивают, губы дрожат. Она вскакивает так стремительно, что едва не падает на нас, устремляясь к выходу из шатра.

— Извините, мне нужно закончить вышивку…

— Прошу, передай мои наилучшие пожелания твоему дяде, герцогу, — бросает ей вслед Сесили, а остальные девицы злобно хихикают.

— Зачем тебе нужно так ее дразнить? — спрашиваю я.

— Она не заслуживает того, чтобы находиться здесь, — уверенно отвечает Сесили.

— Это неправда, — возражаю я.

— Вот как? Некоторые люди просто не принадлежат к определенному кругу. — Сесили надменно смотрит на меня. — Я недавно слышала, что твой отец нездоров и отдыхает в Олдхэме. Как, должно быть, ты тревожишься за него! Скажи, пожалуйста, а чем он страдает?

Сесили не хватает только раздвоенного языка, потому что под ее нарядным платьем безусловно скрывается самая настоящая змея.

— Инфлюэнца, — отвечаю я, и ложь оставляет едкий привкус на языке.

— Инфлюэнца, — повторяет Сесили, осторожно поглядывая на своих приятельниц.

— Но он уже почти здоров, и завтра я собираюсь его навестить.

Но Сесили еще не удовлетворена.

— Рада это слышать, потому что до меня доходила весьма сомнительная история о джентльмене, которого нашли в опиумном притоне и вынуждены были поместить в особый санаторий. Настоящий скандал!

— Сесили Темпл, я не желаю сегодня слушать злобные сплетни! — предостерегает ее Фелисити.

— У него инфлюэнца, — повторяю я, но мой голос звучит уже не так уверенно.

Сесили победоносно улыбается.

— Ну да, разумеется.

Я спешу выйти следом за Энн, окликая ее. Но она прибавляет шагу, она почти бежит, отчаянно стремясь оказаться как можно дальше от нас, от наших разговоров о балах и чайных приемах. Все эти сияющие обещания так близко от нее, что их можно коснуться, но ими нельзя обладать…

— Энн, прошу тебя! — громко говорю я, останавливаясь у начала лестницы; Энн уже на полпути наверх. — Энн, ты не должна обращать на них внимания. Они дурные девушки. Это же тайные дьяволицы… троглодиты в локонах!

Если я надеялась рассмешить Энн, то зря старалась.

— Но именно они всем распоряжаются, — отвечает она, не оглядываясь. — Они всегда были главными и всегда будут.

— Но, Энн, они же не видели того, что видела ты в сферах! Они не знают, что ты там делала. Ты превращала камни в бабочек и плыла сквозь золотой занавес. А своим пением ты спасла нас от водяных нимф!

— Было такое, — невыразительным голосом откликается Энн. — Но какое все это имеет значение? Я ведь не могу изменить свою судьбу. Наступит май, у вас с Фелисити начнется бальный сезон. А я отправлюсь служить у моей двоюродной сестры. И на том все кончится, мы больше никогда не увидимся.

Она заглядывает мне в глаза, надеясь найти в них хоть какое-то утешение.