Я тоже замедляю движение. Ноги как будто при каждом шаге тонут в грязи, но я все же приближаюсь.
Я ступаю на палубу баржи. Женщины кивают мне. Самая старшая говорит:
— Твое время пришло. Ты должна сделать выбор.
Она раскрывает ладонь. На ней лежит гроздь пурпурных ягод, гораздо более темного оттенка, чем те, что ела Пиппа. Ягоды устроились в ладони женщины, яркие, как драгоценности.
— Съешь эти ягоды — и мы увезем тебя прочь отсюда, к славе. Откажись от них — и ты должна будешь вернуться к тому, что тебя ждет. Как только ты выберешь, пути назад не будет.
До меня доносится зов моих друзей, но они как будто далеко-далеко, а я словно бегу, бегу, но мне никогда их не догнать…
— Джемма…
Я поворачиваюсь — и вижу рядом с собой Цирцею. Она уже не такая серая, какой я видела ее недавно. Она выглядит точно так же, как в тот день, когда мы впервые встретились в школе Спенс, когда она была еще мисс Мур, моей любимой учительницей.
— Ты неплохо поработала, — говорит она.
— Вы ведь знали, что Евгения превратилась в дерево? — спрашиваю я.
— Да, — отвечает мисс Мур.
— И вы хотели спасти меня? — с надеждой произношу я.
Она грустно улыбается.
— Не стоит питать иллюзий, Джемма. Прежде всего я хотела спастись сама. Потом — завладеть силой. А ты стояла на далеком третьем месте.
— Но я все же стояла на третьем месте, — говорю я.
— Да, — кивает она с коротким смешком. — Ты была третьей.
— Спасибо, — говорю я. — Вы спасли меня.
— Нет. Ты сама себя спасла. Я только немножко помогла.
— И что теперь будет с вами? — спрашиваю я.
Она не отвечает.
— Она будет всегда блуждать здесь, в этом тумане, — объясняет старуха.
Выбор лежит передо мной на ее ладони. Крики друзей отдаляются. Я беру сочную ягоду и кладу на язык, проверяя вкус. Она не едкая. Скорее она кажется приятно сладкой — но потом вкус исчезает. Это вкус забвения. Вкус сна и грез, но без пробуждения. Ничего не нужно желать, ни к чему не надо стремиться, ни боли, ни любви, ни опасений — никогда. И тут я вдруг понимаю, что на самом деле это означает потерять душу.
Во рту все онемело от сладости ягоды. Она лежит на языке…
Фелисити, несущая в руках золотарник. Голос Энн, сильный и уверенный. Горгона, стремительно идущая по полю битвы…
Нужно только проглотить ягоду, и все будет кончено. Все забыто. Проглоти ягоду — и вместе с ней все хлопоты, все заботы, все надежды. Как легко избавиться от всего…
Картик. Я оставила его у того дерева. Дерево. Я там что-то делала…
Так легко, очень легко…
Картик.
С огромным усилием я выплевываю ягоду, живот сводит от рвотных позывов, когда я пытаюсь стереть с языка сахарное онемение. Все тело болит, как будто я целую вечность толкала огромный камень вверх по склону, но теперь наконец от него избавилась.
— Мне очень жаль. Я не могу пойти с вами. Не сейчас. Но могу ли я кое о чем попросить?
— Если хочешь, — говорит старуха.
— Хочу. Мне бы хотелось отдать свое место другой, — говорю я, глядя на Цирцею.
— Ты хочешь отдать все это мне? — спрашивает она.
— Вы спасли мою жизнь, — говорю я. — Это чего-нибудь да стоит.
— Ты ведь знаешь, я ненавижу всякие самопожертвования, — возражает Цирцея.
— Да, знаю, но я не хочу, чтобы вы блуждали в тумане. |