— Ты уже пришла, но, как правило, люди торгуют вещами, которые тебе не нужны, и подозрительные подруги, пытаются подловить своих друзей в компрометирующей ситуации, — сухо отвечает он.

— Ты можешь еще кое-что добавить в свой список — женщину, которые только что получила хорошие новости.

Он отрывает глаза от лобстера, подняв вопросительно бровь.

— У тебя имеются хорошие новости?

Я радостно усиленно киваю.

— Тогда расскажи.

— Ладно, слушай, — говорю я со счастливой улыбкой. — Моя самая большая мечта, столько, сколько я себя помню, заключается в том, что я хотела стать дошкольным учителем. Я хотела отдать то, что моя няня давала мне — привить детям тягу к знаниям. Но моя мама не хотела, чтобы я стала воспитателем. По ее мнению, за эту работу плохо платили, она считала эту работу неблагодарной, а также была уверена, чтобы я ни делала, я не смогла бы изменить ни на йоту маленьких детей. Думаю, это именно та причина, почему я сбежала в Англию. Я поняла, если я хочу, чтобы моя мечта осуществилась, мне следует покинуть Индию... и, поскольку у меня был британский паспорт, я приехала сюда.

— Но здесь в Англии, все педагогические колледжи выставляют требования — иметь опыт работы, по-другому они не принимают. Итак... я написала, что у меня уже имеется опыт некоей волонтерской работы в местных школах, и сегодня утром пришло письмо — меня приняли.

— Похоже я сейчас смотрю на самого счастливого воспитателя, которого мне доводилось видеть? — спрашивает он, прищурившись.

Да, точно, я теперь учитель дошкольного образования.

— Я всегда хотела учить маленьких детей.

— Мне кажется, ты будешь блестящим воспитателем детей дошкольного возраста.

— Ты правда так думаешь?

— Конечно. Ты же не можешь не быть, раз такая любознательная? Ты видишь образование, как передачу какого-то вида магии, — говорит он, поставив чугунную сковороду гриль на плиту.

Мы ведем дальше свой разговор, пока он сбрызгивает две половинки оливковым маслом и добавляет соль и перец. Я смотрю на его красивые руки, как они сыпят щепотку паприки, паря над лобстером. Роскошная, экзотическая красная пыль оседает, как пурпур на серой коже лобстера. И вдруг ниоткуда у меня появляется мысль: «Как было бы здорово почувствовать его большие, сильные руки на своем теле».

Ножницами он отрезает веточку петрушки из горшка, стоящего на подоконнике, мелко ее рубит и бросает в глиняную миску. Он надавливает на нож ребром кулака, чтобы разрубить зубчики чеснока и четыре гвоздики. Потом передвигается к синей керамической миски, положив две толстые палочки сливочного масла и щепотку чили.

Он наливает немного оливкового масла на горячую сковороду и кладет половинку лобстера. Раздается шипение. Очень быстро он переворачивает их и брызгает коньяком. Два длинных синих языка пламени вырываются с досадой из-под сковородки.

— Вау! Впечатляет, — говорю я.

— Ты предполагаешь, что это впечатляет? Подожди, пока не увидишь, что я еще могу приготовить, — поддразнивает он.

У меня начинает краснеть лицо, похоже я похожа сейчас на лобстера.

Раздается писк, рис готов, он снимает лобстера с огня.

И поворачивается ко мне.

— Хочешь?

У меня во рту текут слюнки, так вкусно пахнет, но я решительно отрицательно качаю головой. Я видела сначала живого лобстера. Лицемерка я или нет, не могу. Я бы съела, если бы не видела его смерть.

— Последний раз, предлагаю.

— Спасибо, нет, — твердо отвечаю я.

Он открывает рисоварку и кладет ложку риса на огромную, белую, квадратную тарелку. Он берет половинку лобстера и кладет его на рис, осторожно поливая ложкой готовую смесь из растопленного сливочного масла, на еду.