– Да, – с долгим вздохом отозвался Доминус. – Еще как!

– Отлично. Обговорим, это с Сиб.

– Вы хотите, чтобы я?…

– Нет, нет! Боже упаси, держись от этого подальше! Я сам. Завтра же. Напомни мне… я что-то стал забывчив… – голова его склонилась набок. – Обговорим… Сиб… – и он засопел.

Но на следующий день он не виделся с Сиб – она ушла рано утром, когда все еще спали.

Было воскресенье, воздух был восхитительно свеж, и она откинула верх своего спортивного автомобиля, проезжая по мосту в Вирджинию. Она проехала мимо поворота на Фейрфакс, мимо конторы и студий «Трансляционной сети Эндербая», направляясь в сторону Лизбурга, развивая немыслимую скорость на пустом в этот час шоссе. Солнце заливало расстилавшиеся за городом поля золотым светом, ветерок приятно холодил, растрепав ее уложенные волосы и играя их прядями.

За Лизбургом она медленно повернула на ферму Карравея, проехала полмили и ровно в восемь утра вылезла из машины около конюшен. Словно облитая, в своем костюме наездницы, она кивнула Винку Карравею, своему инструктору по верховой езде, уже дожидавшемуся ее, придерживая за узду лошадь. Повсюду ее ценили за пунктуальность, но уж сюда ей тем более нельзя было опаздывать: ей надо было многому научиться, а она очень спешила.

Шаг за шагом она становилась именно тем, кем наметила себе стать. Она была метким стрелком, охотником, недрогнувшей рукой разящей птиц, лис и оленей, а теперь она надеялась стать первоклассной наездницей и так же, как в охоте, преуспеть в выездке и в скачке с препятствиями.

Она процветала, одевалась безупречно и покупала себе чудесные драгоценности и меха – она могла делать все, что ей хотелось. И она владела сетью кабельного телевидения, Эндербая можно было уже не брать в расчет. Будет еще лучше, когда он умрет, вот тогда-то для нее и начнется настоящая жизнь; в конце концов, он сошел с дистанции, и вот впервые сама Сибилла Эндербай, а не ее муж, делала себе имя на телевидении.

И она обнаружила это славное загородное местечко, Лаудон Каунти в Вирджинии, где изобилие пряталось за целыми милями каменных стен и плетеных изгородей, под этими высокими сводами и в широких галереях особняков прошлого века. Впервые проезжая по графству, она поняла, что отныне именно здесь будет ее загородное поместье. Когда-нибудь один из этих особняков будет принадлежать ей, и конюшни с лошадьми, и сотни акров земли, которые гарантируют ей повышенное внимание соседей по графству, особенно в Мидлбурге, городе, в котором она решила поселиться.

Для начала они с Винком проехались по рингу на ферме Карравея. Это был редкий случай, когда Сибилла молча воспринимала критику, сжимая зубы, пытаясь спокойно усидеть на лошади, не погонять ее вперед силой, намеренно откидываясь то назад, то вперед, то приподнимаясь повыше, сжимая круп лошади бедрами, гибко двигала руками. Ею владело нетерпение. Упражнения она ненавидела, ей не терпелось пустить лошадь в галоп, проскакать через полосу препятствий с той же непринужденностью, с какой она неслась на автомобиле по шоссе. Но она не проронила ни слова, делая то, что велел ей Винк. Ведь она приступила к этим занятиям не ребенком, подобно тем, которые были рождены для седла, для ружья, для тенниса и кругосветных путешествий… Она начала поздно – в январе ей исполнилось двадцать шесть, и она должна держать удачу за хвост.

Следующим упражнением были прыжки. А потом начался другой урок, на другой лошади – скачки по пересеченной местности. И это вернуло ее к жизни. Чем быстрее она скакала, чем ближе была опасность, тем более удачным казался ей прожитый день.

Спустя некоторое время она позабыла и о Винке, и о времени: существовали только скорость, только те потрясающие секунды, когда она проносилась по границе между безопасностью и риском, и она оживала от пьянящей смеси восхищения и страха.