Она тянулась ещё из II века. «Страдание драгоценно!» - утверждал рабби Акива. Талмуд: «Еврейскому народу не подобает радоваться, как другим народам» [3, 280]. В Европе XI-XV вв. это правило стало для евреев обыденностью. И они возвели его в предмет гордости. В Пурим, Песах, Симхат Тора немного дозволенного веселья, а будни суровы, даже театр и танцы мальчиков с девочками - запрещённый «разврат», как и азартные игры, как и женские украшения; все ходят в чёрных или серых одеждах... Так одевались, так готовили себя в тяжкую унылую дорогу - так выволакивали себя на убой.

«Овцы на бойне» - выражение само по себе не обидное, в Библии оно описывает обряд жертвоприношения - но сразу после войны приклеенное к истреблённым нацистами евреям оно обвинением жертв Шоа пошло гулять по миру и, того дурнее, по Израилю. Мы тут, в новорождённой стране герои-воители, а те, там, ничтожные «жиды», галутный поток на смерть.

Уже в самый первый после Шоа праздничный предпасхальный вечер в одном из кибуцов Израиля сочинили и зачитали агаду (назидание, притча - ивр.) с таким текстом: «Не только Гитлер в ответе за погибшие шесть миллионов, но мы все, а прежде всего сами шесть миллионов. Если бы они чувствовали в себе силу, они не дали бы себя убить. Самоуничижение гетто и галута внесло свой вклад в великое уничтожение евреев».

В израильских школах много лет Шоа упоминали разве что в связи с восстанием Варшавского гетто. Да и о том цедили сквозь зубы, нехотя, с прикидкой, что здесь, в Палестине, тоже воевали против турок, англичан, тех же немцев и победа налицо: создали для евреев государство. А те, погибшие, своими восстаниями ничего не создали, никого не спасли, пали без толку. Обнаружились и радетели религии, которые припомнили, что согласно пророкам воевать грешно, что рисковать своей жизнью, данной Всевышним, еврей не имеет права - тут уже и восстание в гетто или Треблинке становилось делом сомнительным, а о простых жертвах и вовсе вспоминать нечего; один, извините, стыд...

Спорили, нужно ли создавать Яд Вашем - Мемориал памяти жертв Шоа, не затмит ли он доблесть воинов государства Израиль; как назвать, чтобы выделить героев сопротивления, а не жертвы... Спасшихся из огня Шоа называли, оттопырив презрительно губу, «мыло», имея в виду вытапливание нацистами мыла из трупов заключённых в концлагерях.

Потребовалось в 1961 г. прогреметь процессу Эйхмана, прокричать на нём сотне свидетелей, пролистнуться полутора тысячам документов, проблеснуть первым телерепортажам из зала суда - чтобы ошеломлённые зрители, а главное, молодёжь израильская, поняли, что ближневосточные драки не идут в сравнение с грандиозной молотилкой нацизма, и почуяли ужас Шоа, и повернулись к чёрному прошлому. И в 1967 году уже хватило всего двух недель, чтобы израильтяне примерили Шоа на себя. Две недели перед Шестидневной войной, с момента, когда Египет заблокировал морские подходы с юга к Израилю и вместе с Сирией непрерывно вещал, что Израилю конец, вот-вот его сбросят в море. Тьма нависала с Востока, от «соцлагеря», остальные страны, такие либеральные, такие «свободные», такие к Израилю благосклонные, вели себя дипломатично-отчуждённо. Израильтяне ощутили, что они одни, что враг подавляющ, что пропасть - вот она, завтра, сейчас...

Израильтянка, когда-то оказавшаяся заложницей в самолёте, захваченном арабскими террористами, рассказывала потом о минутах, когда бандиты стали выбирать из пассажиров евреев для уничтожения. «Я тогда поняла, что такое селекция перед смертью, я в первый раз почувствовала, что значит Катастрофа!» - вскрикивала воспоминательница, и глаза её расплёскивали ужас. Она побывала всего лишь сколько-то минут «овцой на бойне».