– Вы не сочли бы меня такой красивой, не будь рядом Эпифана, – улыбнулась моя любимая.

– Этель скромничает, – заметил я и продолжал: – Но несомненно то, что эстетика подчиняется законам мистики: по-настоящему оценить истинную красоту можно только рядом с истинным уродством.

Поскольку дать определение Абсолюту невозможно, его определяют исходя из его противоположности – это называется негативной теологией. Человеческий ум подвержен одному глубинному изъяну: чтобы он осознал ценность чего-либо, его надо этого лишить. Когда чего-то нет – человеку это понятно, когда это есть – для него это темный лес.

– Расскажите это создателям высокой моды, месье. Они придут в восторг.

– Не только для глаз: чем дольше я на вас смотрю, тем сильней меня тошнит в буквальном смысле, – добавила дама.

– Я вас за язык не тянул. Уж вы-то всякого навидались, вас ничем не удивить, и все-таки от меня вам нехорошо. Представьте, как я буду ходить по подиуму вместе с манекенщицами: я словно фальшивая нота среди гармонии, оттеню сияние их красоты, и все поймут, как она необходима. Чем больше открыта взору святыня, тем она тривиальнее; лучшее средство против этого – я. Вы и вам подобные испокон веков профанируете прекрасное, но вам достаточно один раз явить миру мое уродство, чтобы вернуть красоте первозданную чистоту.

– Можете называть это жертвой, – тихонько добавила Этель.

– Именно! И бедные человеческие глаза поистине нуждаются в жертве! – горячо подхватил я.

– Знаете, на что похожа ваша парочка? На секту! – заявил один из хозяев кабинета.

– Во-во. Весталка с бычьими рогами и омерзительный гуру с проповедями об искуплении, – развил тему второй.

Я рассмеялся:

– Лишний резон для вас нанять меня. Ведь ваша цель – деньги, верно? А секты – дело доходное. Если вас это успокоит, знайте, что я не исповедую никакой религии, разве только красоту. Я верую в нее, как первый христианин в Бога, – хотя у меня есть все основания усомниться в ней, ибо, похоже, я ею забыт. Однако отсутствие красоты во мне столь велико, что производит обратный эффект: я чемпион веры, я, с позволения сказать, мученик, то есть отмечен особым знаком. Знаете, что такое верить в красоту? Это значит верить, что она спасет мир.

– Да вы, месье, просто не в своем уме.

– Вот вам и еще один резон. Вы же по поводу и без повода превозносите безумие как высшую добродетель. Такой-то кутюрье талантлив, потому что он «со сдвигом», такой-то фильм гениален, потому что он «с сумасшедшинкой». Раз в кои-то веки вы имеете дело с настоящим безумцем – и будете столь непоследовательны, что дадите ему уйти?

– Мало быть безумным – нужно еще уметь подать свое безумие.

– Так чего же вам еще? Я страдаю иероним-босхизмом, называемым также катарсической паранойей!

Тут даже Этель посмотрела на меня с испугом. Моя формулировка произвела нужный эффект. Мои экзаменаторы дрогнули. Дама произнесла:

– Действительно, вы оба как будто сошли с картины Иеронима Босха.

Она выбрала настолько верный путь, что я немедля последовал за ней:

– Браво! Ваши глаза открылись, вы узрели чистейшую Красоту: стройную белокожую деву с волосами цвета старого золота, сидящую рядом со своей противоположностью – со мной, чудовищем с безобразным лицом, в котором нет ничего человеческого, ибо на нем давно не отражается присутствие Божье.