Особенно старался его расхваливать Тизер. Примерно через четверть часа Ларринг собрался уходить, и Анн воспользовалась случаем побыть с ним наедине.
— Я была бы не прочь проводить вас, если вы ничего не имеете против, — сказала она и уловила смущение Тизера, Последнее обстоятельство еще более укрепило ее намерения.
Автомобиль Ларринга дожидался на углу. Ларринг сказал, что весьма рад побыть в обществе такой хорошенькой женщины как Анн. Все это произошло настолько быстро, что Тизер не успел предупредить его. Даже торопливое замечание Тизера о том, что он хочет переговорить о чем–то с Ларрингом, прошло мимо ушей.
Ларринг усадил Анн в свой роскошный лимузин и занял место рядом.
— Этот Тизер замечательный человек, но я опасаюсь, что он слишком злоупотребляет спиртными напитками, — заметил Ларринг.
Анн улыбнулась в ответ, зная о том, что ее спутник пил не меньше Тизера.
— Бедняга совершенно утратил самообладание, — продолжал Ларринг и сочувственно покачал головой. — Вряд ли он сможет в будущем быть чем–нибудь полезен Марку. И это очень жаль! Насколько мне известно, и вы лишены в настоящее время шоферских прав, мисс Перрмен?
— Марк наладит реализацию и без меня.
Ларринг тяжело вздохнул.
— Я опасаюсь, что и сам Марк уделяет теперь гораздо меньше внимания делу, чем это следовало бы. Но оно и понятно, — все мы были очень напуганы, когда вас арестовали. Мы не надеялись, что вам удастся миновать тюрьмы. И все было подстроено этим негодяем Брадлеем! Он заставил судью сперва заслушать дело Смиза для того, чтобы подчеркнуть всю серьезность вашего дела и его последствий. — Неожиданно он вспомнил о предупреждении Марка. — Хотя контрабандный провоз сахарина преступление не из тяжких, — поспешил он добавить, пытаясь сгладить общее впечатление.
— Сахарин? — переспросила, улыбаясь, девушка. — Перестаньте шутить!
Наступило долгое молчание, и Анн почувствовала, как замирает, сжимается в предчувствии сердце…
Ларринг тяжело вздохнул.
— Я не знаю, быть может, мне и не следовало этого говорить, но порой я начинаю думать о том, что работаю во вред человечеству… — меланхолично произнес он, хотя на самом деле никогда никаких угрызений совести не испытывал. — Но, что делать? Во Франции вышла из печати любопытная книга: «Твое тело принадлежит тебе». Возможно, вы читали? В этой книге я нашел отражение своих собственных мыслей. Разве вправе кто–нибудь — общество, государство или человек — предписывать мне, где и в какой форме получать наслаждение? Разве вправе кто–нибудь запретить мне пить виски? Или кто–нибудь вправе запретить вам пользоваться духами, если их аромат доставляет вам радость?
— Или вправе кто–нибудь запретить нюхать кокаин? — сказала Анн и почувствовала, как у нее замерло дыхание.
— Кокаин? — это слово смутило Ларринга. (Обычно в его кругу говорилось «кокс» или «товар»). — В этом вы совершенно правы! — сказал он. — Для меня кокаин никогда не представлял ничего заманчивого, однако есть люди, для которых кокаин может служить источником невыразимых наслаждений, быть может, даже единственных наслаждений, существующих для них на свете. И я не нахожу ничего преступного в том, что облегчаю им возможность получения этого наслаждения. Разумеется, существуют злосчастные бедняки, на которых злоупотребление этим видом наркотика действует разрушительным образом. Но ведь с тем же успехом я мог бы вам указать на людей, которые злоупотребляют курением или едой…
Слова Ларринга сразили Анн. Она знала, что если поставит ему вопрос ребром и осведомится у него, действительно ли он торгует кокаином и морфием, то Ларринг ответит отрицательно. |