— Вы издеваетесь, да?

— Почему издеваюсь? — опешил Петельников. — Я хочу понять его цель. Вещей и денег он не взял. Зачем же приходил?

— Да на меня напасть!

— Он вас ударил?

— Нет, но угрожал.

— Чем угрожал?

— Снял свой мешок и размахивал перед моим носом, как красной тряпкой.

— Угрожал-то чем?

— Ну, не угрожал, а обзывал.

— Как?

— По-разному. Подлой, жлобкой и даже… как ее… бизнесменкой.

— Для этого и приходил?

— А разве мало? Ворваться в квартиру и оскорблять человека?

Это слишком много, так много, что подобного Петельников не мог и припомнить. Чтобы вор, раскрытый и доставленный в милицию, вышел из отделения и тут же отправился скандалить к потерпевшей… Прийти, чтобы назвать женщину подлой Болен, глуп или нагл?

— Возможно, его тянет на место кражи, товарищ капитан? — предположил участковый инспектор.

Петельников глянул на него благосклонно: читает, учится, наверное, заочно на юридическом факультете. Но многие правоведы не верили в подсознательную, а скорее, сознательную тягу человека вновь оказаться там, где он совершил преступление. Известные факты объяснялись ими как желание преступника разузнать о ходе следствия. Правоведы не верили, а Петельников знал; у него даже была история, когда во время следственного эксперимента на улице, через неделю после преступления, он выудил убийцу из толпы зевак. Пока оставалось загадкой, что тянуло преступника к месту своего падения: любопытство, пережитые страшные минуты, стремление получить информацию… Но уж только не желание обругать потерпевшую.

Петельников рассеянно оглядел комнату, которую он хорошо помнил со дня осмотра. Какая-то мысль, тоже рассеянная, вдруг стала мешать свободному разговору со Смагиной…

Сперва необычные кражи, потом необычное поведение. Вор, злоба. По чему он стал вором, нужно изучить специально. Но откуда злоба? Воровства, как правило, стыдятся. С другой стороны, злоба частенько ходит рядом с преступлением. Вот и объяснение. Но может быть и другое… Ведь злоба не суть, злоба лишь форма. А кто сказал, что правда всегда вежлива и выступает в смиренном обличье? Чаще она жалит до самого сердца.

Петельников торопливо, словно боясь продолжения своих мыслей, глянул на Смагину. Этой плачущей женщине он тоже верил.

— Анна Васильевна, почему деньги вы спрятали так тщательно, в белье?

— Хозяйки всегда туда прячут.

— А почему золотые часы спрятали в вазу из-под цветов?

— Не валяться же им на видном месте…

— А почему золотое кольцо спрятали в корзинку с нитками?

— Господи! «Почему», «почему»… Да вот потому! От тех самых воров которых отпускает милиция.

— Что ж, вы этого вора ждали?

— К чему вы клоните?

— Выясняю.

— Я буду жаловаться. Главному прокурору! — отрубила она все дальнейшие вопросы.

Но Петельников и сам заспешил — к Вязьметинову. Выходило, что зря он его отпустил. И вопросы к нему скопились новые.

На другом конце дивана, в подушечках и пледах глухо заворчал телефон. Смагина не шевельнулась, разглядывая капитана с откровенной неприязнью.

— Звонят, — подсказал участковый.

Анна Васильевна нехотя потянулась к аппарату, отчего ей пришлось почти лечь на диван своим коротким, туго запеленутым в халат телом. Она взяла трубку и слушала немо; так и не сказав ни слова, вдруг придвинула телефон к Петельникову:

— Вас.