— …Томсоном! — подсказал некрасивый и давно не стриженный паренек.

Мальчики наперебой выкрикивали под общий смех:

— Он войдет один в трактир на улице Х, дом № 13…

— Подойдет к сидящим на высоких табуретках и неторопливо потягивающим пиво…

— Разбойникам с алыми платками на шее!..

— Погонит их впереди себя!..

— И проведет под окнами дома Прекрасной Нелли!

У Мустафы дрожали от негодования руки. А ребята хохотали, словно заводные. Мастер тоже громко смеялся:

— Значит, под окнами Прекрасной Нелли? Ха-ха-ха!

— Люди, выстроившись по обеим сторонам улицы, рукоплещут. Женщины посылают ему воздушные поцелуи, но он и не смотрит в их сторону! — вставил рыжеволосый.

Стриженный под машинку мальчик бросил свою работу и вскочил с места:

— Ну, а как же иначе! Ведь это сам Храбрый Томсон! Подумаешь, какие-то там девчонки!

Мустафа швырнул на верстак рубанок.

— Довольно! Чего издеваетесь? — Лицо его покрылось красными пятнами. Казалось, он вот-вот заплачет.

Смех как ветром сдуло. Лица стали серьезными. Никто не знал, что Мустафа так любит Джевдета.

— Что с тобой, сынок? — спросил рыжеволосый подмастерье.

— Я тебе не сынок! — сердито ответил Мустафа.

— Ну, не злись! Скажи, почему ты за него заступаешься?

— И буду заступаться! Он мой друг!

Мастер молчал, поглядывая на своих учеников.

— Мустафа, сынок! — вдруг ласково проговорил он. — Ты прав, что заступаешься за своего товарища, но пусть они смеются. И знаешь что — попробуй уговорить Джевдета, чтобы он пришел к нам и стал работать, как ты. А мы постараемся выбить у него из головы эту дурь. Иначе он плохо кончит!

— Что же, по-вашему, с ним будет? — не выдержал Мустафа.

— Как что? В один прекрасный день он попытается осуществить то, что задумал!

Мустафа ничего не ответил. Попытается Джевдет осуществить свою затею или нет — это не его дело, но он не позволит, чтобы над Джевдетом смеялись!

18

А тем временем Изверг, ничего не зная о своих «кровавых преступлениях», сидел в горной пещере, закутавшись в синий кожушок, и, устремив неподвижный взгляд на бледное лицо лежавшей рядом женщины, думал о том, что делать дальше.

Больная спутница мешала ему. Ведь в ту ночь он, кажется, пришел к ней в дом на Эдирнекапы с определенным намерением. Выслушав мать, он тогда твердо решил: схватит ее за горло и…

Адем тяжело вздохнул.

Он весь оброс. Запуганный преследованием, испытывая животный страх, он не мог усидеть на месте и часу. Шея у него стала тонкой, глаза глубоко запали. Он безумно устал от погони, длившейся уже несколько недель, от бессонницы, недоедания и холода. Его терзали голод и страх. Он боялся преследователей: каждую минуту они могли схватить его, разлучить с любимой женщиной и бросить в тюрьму, боялся за больную Шехназ — вдруг не выдержит и умрет?..

Раньше он никогда не предполагал, что так любит ее. Даже твердо решил задушить и был убежден, что сделает это очень легко и быстро, а потом будет жить один. Но так не получилось. Не вышло… А сейчас он не мог допустить и самой мысли о ее смерти.

Слабо застонав, Шехназ очнулась. С трудом приоткрыла веки и, слегка улыбнувшись бескровными губами, прошептала:

— Адем!

Протянув руку, она взяла руку Адема и прижала ее к своей груди.

— Я умру, Адем, оставь меня здесь, беги, спасайся!

— Не болтай глупостей! — рассердился Адем.