– Сразу скажу – она не любила быть послушной, покорность вообще не в ее натуре. Но что‑то в Томасе так на нее подействовало, что она дала себя подчинить. Это была смесь уважения, благодарности и страха.

«Простите, что касаюсь этой темы, – осторожно сказала я утром Томасу Рохасу, – но мне необходимо знать, какие у вас были отношения». – «Прекрасные, – тут же ответил ректор, – у нас был очень удачный брак, причину нужно искать не здесь, сеньора Альвальяй». Я не настаивала, но в глубине души удивилась: разве можно быть столь категоричным в таком тонком деле! И ведь он, похоже, не лгал.

– Однажды Кармен рассказала мне забавную вещь. Томас принимал пищу строго по часам четыре раза в день – по его мнению, только так можно достичь полноценного обмена веществ. У нее же не было иных внутренних часов, кроме собственных желаний, она ела когда вздумается, если чувствовала, что проголодалась, или ей вдруг до смерти хотелось чего‑нибудь вкусненького. Однако постепенно ее организм перестроился на тот режим, которому следовал организм Томаса.

Он многозначительно взглянул на меня.

– Возможно, со временем Кармен захотела освободиться от той власти, которой сама же и подчинилась. – Это прозвучало как утверждение.

Он замолчал, задумался, я пока сходила на кухню, выкинула окурки из пепельницы, а когда вернулась, он уже был готов продолжить разговор.

– Ее международная известность докатилась до Чили раньше, чем она сама сюда приехала, и ей ничего не стоило занять свою нишу в нашем литературном мире. Если бы она написала первый роман в Чили и по‑испански, все было бы по‑другому… проклятый третий мир… Она со всеми была в неплохих отношениях, но всегда соблюдала некоторую дистанцию. Я был исключением, нам несколько раз пришлось вместе путешествовать, и это нас сблизило. Я бы сказал, я был ее единственным другом в этом мирке, мерзком мирке, ты же знаешь. Все были с ней очень любезны, еще бы, знаменитость, а за спиной сплетничали, осуждали. В общем, ничего нового… наш национальный спорт… Я ее очень люблю, даже влюбился бы, если бы она позволила. Ее нельзя назвать красивой, но что‑то в ее внешности выдает страстную натуру. Тем не менее она верная жена.

Я слушала очень внимательно.

– Томас не особенно интересовался ее писаниями, думаю, у него просто не было времени. Казалось, он живет в более

значительном, более прочном, я бы даже сказал, более материальном мире, чем мы. Он все‑таки экономист, не забывай. Тебе не кажется, это очень современно – занять пост ректора, имея такую профессию и получив с ее помощью все, что положено? – Он по‑детски озорно взглянул на меня и предпочел сменить тему. – Нужно особое умение, чтобы поставить себя так при росте метр шестьдесят пять. Я высокий, мне смешно смотреть на коротышек, но только не на Томаса. Он словно пылкий петушок, всегда грудь колесом. Правда, ректор в один прекрасный день перестает быть ректором, писатель же– всегда писатель. Тем не менее он игнорировал нашу братию, очень тактично, но игнорировал, меня, пожалуй, меньше, чем других, поскольку я был другом Кармен. В конце концов, он неплохой человек, Рохас, но, на мой вкус, немного правый… и чересчур светский! Ты можешь себе представить, чтобы кто‑то, будучи в здравом уме, получал удовольствие от коктейлей и официальных обедов?

Он говорил таким тоном, словно не допускал, что кто‑то может с ним не согласиться, и меня это в нем умиляло.

– Обычно я обедал с ней, это было лучшее время, чтобы повидаться и при этом избежать встречи с ним.