С треском топилась высокая круглая железная печь дореволюционного образца с надписью в виде эллипса: «Железоделательный заводъ Кайзерлаутерна». Волны тепла набегали на Чонкина, располагая ко сну, и вопросы лейтенанта казались лишними и даже, может быть, неуместными.
— Год рождения, образование, национальность, социальное происхождение….
— Чего? — переспросил Чонкин.
— Родители ваши кто?
— Так ведь люди, — ответил он, не понимая сути вопроса.
— Я понимаю, что не коровы. Чем занимаются?
— В гробе лежат.
— То есть умерли?
Чонкин посмотрел на лейтенанта удивленно: что он, лук ел или так одурел?
— Неужто живые? — сказал он и сделал гримасу, выражающую крайнюю степень недоумения.
— Чонкин! — повысил голос лейтенант. — Перестаньте валять дурака и отвечайте на вопросы, которые вам задают. Если родители мертвые, значит, так и надо сказать — мертвые.
— Вот тоже… — Как бы ища поддержки, Чонкин оглянулся на печку, потом на портрет Сталина. — Кабы ты спросил, какие они, я бы тебе сказал: мертвые. А ты спрашиваешь, чем занимаются…
— Не ты, а вы, — поправил лейтенант.
— Мы-ы? — переспросил Чонкин, вконец запутавшись. — Ты про кого спрашиваешь?
— Я говорю, Чонкин, что к следователю, тем более к старшему по званию, нужно обращаться на «вы». Ты меня понял?
— Понял, — сказал Чонкин, впрочем, не очень уверенно.
— Ну ладно, — сказал лейтенант. — Это оставим. Перейдем к другому. Скажи мне, как ты очутился в деревне Красное?
— Как очутился?
— Ну да.
— В деревне Красное?
— Ну да, да, — повторил лейтенант несколько раздраженно. — Как ты очутился в деревне Красное?
— А то ты не знаешь.
— Чонкин! — Лейтенант стукнул по столу кулаком.
— А чо Чонкин, чо Чонкин! — стал сердиться подследственный. — Будто ты сам не знаешь, как солдат очучивается где-либо. Старшина послал.
— Какой старшина?
— Ха, какой! — Чонкин развел руками и опять посмотрел на печку, на Сталина, на девочку, как бы призывая их в свидетели непроходимой тупости лейтенанта. Не знает, какой еще может быть старшина.
— Ну этот же, — сказал он. — Ну как его… Ну Песков же.
— Значит, старшина Песков? — переспросил лейтенант, записывая. — Проверим. А может, не было никакого старшины, а, Чонкин? — Филиппов хитро посмотрел на Чонкина и подмигнул. — Может, ты сам сбежал? Может, ты так решил: пусть, мол, Родину защищают всякие дураки, а я умный, я лучше с бабой где-нибудь полежу. Может, так было дело?
— Нет, — хмуро ответил Чонкин. — Не так.
— А с какой же ты тогда целью поселился у Беляшовой?
— У Беляшовой?
— Д-да, у Беляшовой. С какой целью ты у нее поселился?
— Так ведь с целью, чтоб жить с Нюркой, — объяснил Чонкин правдиво.
Лейтенант встал и ногой отодвинул стул к стене. Он не был доволен результатами допроса, который принимал дурацкое направление. Лейтенант нервничал. Он только утром вернулся из области, где подполковник Лужин всю ночь вынимал из него душу, въедливо выспрашивая все подробности и детали того случая, когда оперативный отряд под руководством Филиппова в полном составе был захвачен одним плохо вооруженным красноармейцем. |