И он падал вверх сквозь тьму, звуки памяти исчезали в эхе, а имена следовали за ним, словно повторявшееся проклятье.

Орфей…

Эвридика…

Гадес…

– Брат?

Силоний повернул голову.

Он оставался на месте. На мгновение он отвлёкся от происходящего, но и этого оказалось достаточно, чтобы заметил Фокрон. Охотник за головами прайм смотрел на него, медленно поворачивая голову, словно изучая Силония под разными углами.

– Всё в порядке, брат? – спросил он. Силоний заметил руну, мерцавшую на краю экрана визора. Они говорили на закрытой частоте.

– Да, – ответил Силоний. – Всё в порядке.

– Я не могу помочь вам, – голос матриарха Гелиосы разносился по всей комнате, отзываясь эхом от стен, словно говорила сама Луна.

Кестрос подавил инстинктивное желание зарычать от высокомерия матриарха. Стоявший рядом Архам не пошевелился и ничего не сказал, Кестрос чувствовал контроль в этом молчании, силу.

Пол комнаты был небольшим. Кестрос мог бы пересечь её из угла в угол за десять шагов, но стены уходили вверх так высоко, что не могли измерить даже датчики шлема. В центре гранитного пола располагался полумесяц из бледного кристалла. Полумесяц окружали шесть маленьких круглых бассейнов с водой, поверхность каждого представляла собой чёрное зеркало, находившееся на идеальном уровне с полом. Инкрустированные серебром линии протянулись во все стороны от бассейнов. Круги символов отмечали места, где две или несколько линий пересекались. Было всего четыре символа, но Кестрос не видел одинаковых узоров, повторявшихся по всей комнате.

Ему это не нравилось. Ему всё не нравилось.

Они пришли сюда сквозь скалистый грунт Луны, миновав чёрный кристалл и перейдя каньоны по серебряным мостам. На одном из них он взглянул вниз и увидел своё отражение, которое смотрело на него с поверхности неподвижной чёрной воды. Должны были быть пути, которые ответвлялись в стороны, но он не заметил ни одной двери или бокового прохода. Пыль и повреждения покрывали почти всё мимо чего они проходили: ржавчина подёрнула болты, серебряные полумесяцы и диски в полу давно потускнели. С каждым шагом он словно приближался к какой-то полузабытой тайне, которая ждала смерти.

– Это место не должно существовать, – наконец произнёс Архам, повернувшись и подойдя к ближайшему бассейну. – Пути вашего культа оказались под запретом после присоединения к Империуму.

– Присоединения? – спросила Гелиоса. – Интересное слово вы использовали.

– У вас был выбор, – безапелляционно сказал Архам.

– Исчезнуть или служить – выбор, предлагаемый всеми тиранами и завоевателями.

Кестрос почувствовал, как гнев захлестнул его. Гнев бился внутри черепа и кричал достать пистолет и пустить болт в голову матриарха.

Но Архам не двигался.

– Но вы всё же сделали выбор, поэтому на этот раз я закрою глаза на ваши слова, матриарх.

– А если не закроете, что тогда? Седьмой легион снова придёт сюда и закончит недоделанную два века назад работу? Эта угроза давно не пугает нас. Мы и так умираем. С каждым годом нас всё меньше. Я бы даже могла согласиться на такую казнь. По крайней мере, это будет быстро.

“Она лжёт”, – подумал Кестрос. Он слышал это в её голосе, в неконтролируемой дрожи на грани слов. – “Она ничего не хочет сильнее, чем выжить”.

– Меня не интересуете ни вы, матриарх, ни ваша ложь, – сказал Архам. – Я здесь только за тем, что вам приказали отдать.

– Ничем не могу помочь, – прошипела Гелиоса.

– Тогда мы увидим, осталось ли в сердце Империума милосердие для вас, – произнёс Архам, развернулся и шагнул к выходу.