Поэтому мама пекла кексы. Мне вспомнился запах ванильной глазури, торопливо размазанной по кексу ножом для масла. Сам по себе этот кекс был бы ничем не примечателен, если бы не воткнутая в него тонкая свечка. На ней плясал крохотный огонек, а саму ее опоясывали потеки растаявшего воска, превращая кекс в нечто необыкновенное, праздничное и волшебное.

Я до сих пор помнил церковный запах сгоревшей спички, видел отражение огонька свечи в маминых глазах, чувствовал мягкую обивку кухонного стула, на котором я сидел, поджав тощие ноги. В ушах у меня прозвучал мамин голос: она велела мне положить руки на колени и поставила передо мной кекс. Держать тарелку она мне не разрешила из опасения, что я могу перевернуть свечку себе на колени.

Мои родители всегда так тряслись надо мной — до того самого дня, когда решили, что я должен умереть.

Я обхватил голову руками и уставился на замятый уголок книжной обложки, лежащей между моими локтями. На самом деле обложка не была цельной, а состояла из листа картона с наклеенной поверх него защитной пленкой, верхний слой задрался, и собственно обложка испачкалась, пожелтела и обтрепалась.

Я задумался, вправду ли мама пекла мне кексы, или мое сознание позаимствовало этот факт в какой-нибудь из тысяч книг, которые я прочитал, соединив образы чьей-то чужой матери и моей собственной, чтобы заполнить этот провал.

Не поднимая головы, я вскинул глаза, и перечеркнутые шрамами запястья оказались точно напротив. В тусклом вечернем свете сквозь прозрачную кожу проглядывали вены, но на запястьях голубые дорожки были скрыты грубыми рубцами. В своем сознании я потянулся за кексом гладкими руками без единой отметины, купаясь в море родительской любви. И мама улыбалась мне.

С днем рождения.

Я закрыл глаза.

Не знаю, сколько я так просидел с закрытыми глазами, но звякнул колокольчик у двери, и я подскочил от неожиданности. Я уже открыл было рот сказать, что магазин закрывается, но на пороге показалась Грейс и плечом закрыла за собой дверь. В одной руке у нее был поднос с пластиковыми стаканчиками, а в другой — бумажный пакет с логотипом «Сабвей». В магазине точно зажегся еще один свет; все вокруг мгновенно стало ярче.

Я был настолько ошарашен, что не сообразил помочь ей, а когда мне пришло это в голову, она уже пристроила свою ношу на прилавке. Обойдя прилавок, она обняла меня за плечи и прошептала на ухо:

— С днем рождения!

Я высвободил руки и обнял ее за талию. Прижав ее к себе, я уткнулся лицом ей в шею, чтобы скрыть удивление.

— Откуда ты узнала?

— Бек рассказал, перед тем как превратиться в волка, — ответила Грейс. — Но вообще-то это ты должен был мне сказать. — Она отстранилась, чтобы взглянуть мне в лицо. — О чем ты думал? Когда я вошла.

— О том, что значит быть Сэмом, — отозвался я.

— Быть Сэмом здорово, — сказала Грейс и вдруг улыбнулась, да так широко, что я против воли тоже улыбнулся и потерся носом о ее нос. Наконец она отступила и указала на свое приношение, расположившееся в самом близком соседстве с моей стопкой книг. — Прости, что так буднично. В Мерси-Фоллз с местами для романтических ужинов негусто, а если бы они и были, я все равно сейчас немного на мели. Ты сможешь сейчас поесть?

Я протиснулся мимо нее к входной двери, запер ее и повесил табличку «Закрыто».

— Все равно пора закрываться. Пойдем домой? Или наверх?

Грейс покосилась на обитые бордовым ковролином ступени, ведущие на второй этаж, и я понял, что она приняла решение.

— Ты как главный силач потащишь напитки, — сказала она с иронией в голосе. — А я возьму на себя сэндвичи. Они ведь небьющиеся.

Я выключил свет на первом этаже и с картонным подносом в руках двинулся по лестнице следом за ней. Толстый ковролин приглушал шаги.