— Сейчас холодно. А он в человеческом обличье.

— Ну и что?

— Вообще-то из слов Бека я сделал вывод, что этого очень трудно добиться. Практически невозможно.

Изабел явно что-то обдумывала, — я видел в ее глазах отголоски безмолвной внутренней борьбы, — потом пожала плечами и сказала:

— Он вылечился. Заразился менингитом, и высокая температура его вылечила.

Это был ключ. К Изабел. Что-то в ее голосе, когда она произнесла эти слова, было не так, но я не очень понимал, какое место это занимает в общей картине.

— Я думал, мы — новички — были нужны Беку, чтобы заботиться о стае, потому что в ней практически не осталось тех, кто еще превращается в людей, — сказал я. По правде говоря, я вздохнул с облегчением. Мне не нужна была ответственность, я хотел спрятаться в волчьей шкуре и пребывать там как можно дольше. — Почему тогда он просто не вылечил всех остальных?

— Он не знал, что Сэм излечился. Если бы он знал, то никогда не стал бы делать новых волков. К тому же это средство действует не на всех.

Голос Изабел стал резким, и у меня возникло такое чувство, что она разговаривает не со мной, а с кем-то другим.

— Вот и славненько тогда, что я не хочу исцеляться, — произнес я легкомысленным тоном.

Она взглянула на меня и с презрением повторила:

— Вот и славненько.

Внезапно я почувствовал какую-то обреченность. Как будто в конце концов она все равно узнает обо мне всю правду, что бы я ей ни говорил, потому что так уж она устроена. Она узнает, что без «Наркотики» я всего лишь Коул Сен-Клер, пустое место.

Я ощутил знакомый сосущий голод внутри, как будто у меня медленно истлевала душа.

Мне нужна была доза. Я представил, как вонзается под кожу игла и растворяется под языком таблетка.

Нет. Нужно поскорее снова стать волком.

— Неужели ты не боишься? — неожиданно спросила Изабел, и я открыл глаза.

Я и не подозревал, что закрыл их. Ее взгляд был прикован ко мне.

— Чего?

— Потерять себя.

На этот раз я сказал ей правду.

— На это я и надеюсь.

ИЗАБЕЛ

На это мне было нечего сказать. Я не ожидала от него откровенности и не знала, куда это все приведет, потому что не готова была ответить ему тем же.

Он вытащил из воды руку; подушечки пальцев у него слегка сморщились.

— Хочешь посмотреть, как поживают мои пальцы? — спросил он.

Я с замирающим почему-то сердцем взяла его мокрую руку и провела пальцами по ладони. Глаза у него были полузакрыты, и, когда я закончила, он забрал у меня руку и уселся в ванне, так, что вокруг него заколыхалась и заплескалась вода. Ухватившись за край ванны, он приблизил свое лицо к моему. Я понимала, что сейчас мы опять будем целоваться, и осознавала, что делать этого не следует, потому что он уже был на пределе, а я стремительно к этому приближалась. Но я ничего не могла с собой поделать. Меня тянуло к нему как магнитом.

Губы у него пахли волком и солью, а когда он обхватил меня за шею, чтобы притянуть к себе, остывшая вода потекла по груди в вырез майки.

— Ой, — выдохнул он, не отрываясь от моих губ, и я отстранилась.

Вид у него, впрочем, когда он посмотрел на плечо, где остался след от моих ногтей, был не слишком озабоченный. Я все еще не опомнилась от поцелуя, и, по крайней мере на этот раз, он, похоже, тоже почувствовал мое состояние, потому что, когда его чуть влажная рука скользнула от моей шеи вниз к груди и остановилась там, где начинался вырез майки, прикосновение стало настойчивым.

— Ну и что мы будем делать дальше? — поинтересовалась я.

— Найдем кровать.

— Я не собираюсь с тобой спать.

Воздействие поцелуя начинало рассеиваться; все было в точности так же, как в тот раз, когда мы с ним впервые встретились.