— Виктор, я пока что не знаю, как заставить тебя остаться человеком, — признался я. — Но, думаю, на улице сейчас достаточно холодно, так что если ты выйдешь из сторожки, то, скорее всего, сможешь остаться волком. Ты хочешь этого? Хочешь получить передышку, пусть даже не в человеческом облике?

— Господи, конечно, — сказал Виктор с таким чувством, что у меня защемило сердце.

— К тому же, кто знает, — добавил я. — Может, когда ты немного стабилизируешься, то…

Заканчивать фразу смысла уже не было, потому что Виктор успел превратиться обратно в волка и попятиться от меня.

— Коул! — сказал я торопливо, вскакивая на ноги.

Тот бросился к двери и распахнул ее. Наградой мне был ударивший в лицо холодный воздух, который заставил меня поморщиться. Волк выскочил за дверь и помчался к лесу, метя хвостом по земле и прижимая к голове уши.

Мы с Коулом стояли на пороге и смотрели, как он мелькает среди деревьев. Очутившись на безопасном расстоянии, он остановился и оглянулся на нас. Голые ветви деревьев у него над головой дрожали на порывистом ветру, почти касаясь кончиков ушей, но он не сводил с нас глаз. Несколько долгих минут мы смотрели друг на друга.

Он продолжал быть волком. Я должен был бы радоваться за него, но к радости примешивалось беспокойство. Я уже думал о следующем теплом дне и о том, что будет с этим парнем.

Коул стоял рядом со мной, склонив голову набок и не сводя глаз с Виктора.

— Если так ты обращаешься с друзьями, которым нужна твоя помощь, не хотел бы я видеть, как ты ведешь себя со всеми остальными, — произнес я первое, что пришло в голову.

Коул не улыбнулся в полном смысле этого слова, однако краешки губ у него дрогнули, а лицо приняло непонятное выражение, нечто среднее между презрением и безразличием. Он не спускал глаз с Виктора, однако сострадания в них не было.

Я подавил искушение сказать что-нибудь еще, что угодно, лишь бы заставить его ответить. Мне хотелось, чтобы он испытал боль за Виктора.

— Он был прав, — произнес Коул, все так же глядя на Виктора. — На его месте должен был быть я.

Я решил, что ослышался. Я его недооценивал.

— Это ведь я хочу выбраться к черту из своего тела, — добавил он вдруг.

Нет, Коул положительно не переставал меня поражать.

Я взглянул на него и ответил холодно:

— А я-то уже было решил, что тебе не плевать на Виктора. Ты стал волком, чтобы сбежать от своих проблем. Тебе ведь не терпится выбраться из собственной головы?

— Если бы это была твоя голова, тебе бы тоже не терпелось, — сказал Коул; вот теперь он улыбался — жестокой кривой улыбкой, из-за которой его лицо казалось перекошенным. — Вряд ли я единственный, кто предпочел быть волком.

Он не был единственным.

Шелби тоже пошла на это добровольно. Бедная Шелби, человеческого в ней почти ничего не было даже тогда, когда она бывала в девичьем облике.

— А вот представь себе, ты единственный, — сказал я вслух.

Улыбка Коула превратилась в беззвучный смех.

— До чего же ты наивен, Ринго. Ты хорошо знал Бека?

Я посмотрел на него, на его снисходительное выражение, и мне захотелось, чтобы он провалился сквозь землю. Зачем Бек вообще притащил его сюда? Зря он не оставил их с Виктором в Канаде, или откуда они там приехали.

— Достаточно, чтобы понять, что он был куда лучшим человеком, чем это светит тебе, — сказал я.

Выражение лица Коула не изменилось; такое впечатление, что язвительные слова просто-напросто пролетали у него мимо ушей. Я скрипнул зубами, злясь на себя за то, что позволил ему задеть меня за живое.

— Желание быть волком само по себе еще не делает человека плохим, — мягко произнес Коул. — Равно как желание быть человеком не делает хорошим.