Правда, одно ухо я с площади все же унес. Но об этом потом.

Ребятки, что-то вы ко мне совсем невнимательны. Вот и новокаинчик наготове, а бузы нет. Есть? Значит, возрадуемся. Десять капелек — и полное осветление мозгов плюс прояснение речи. У-упс, как говорят наши друзья американцы.

(«Кто друзья? — поперхнулся присевший к столу босоногий рикша-волжанин с трофическими язвами на бедрах. — С каких это пор заморские гости стали друзьями?» Рикша сильно волновался, отчего его оканье стало еще заметнее.)

Замолкни, волга. Я называю друзьями всех, кого захочу. А лучшие друзья — те, кто варит хорошую бузу. Например, бузу из американского маиса. Понял связь?

Про кого я рассказывал? А, про интеллигентов. Ну, с этими умниками вообще комедия. Им, значит, глаза завязали, а на площадь вышли асфальтовые катки. Конечно, увернуться от катка — дело плевое, но если глаза ничего не видят и если на площади человек пятьсот мечутся, тогда абзац. Видели, что от человека остается, когда по нему каток пройдет? Нет? А я видел. Очень поучительное зрелище. И звук характерный — когда череп трескается. Все равно что большое крутое яйцо раздавить. О-о-очень большое яйцо. Эй, лысый, ты что опять зарделся? Я совсем другое яйцо имею в виду, куриное, не то, что ты подумал.

Есть, други мои, такое слово — вакханалия. Это когда много пьют. Вот мы пьем — у нас вакханалия. А когда без вина пьянеют — тоже вакханалия, но другая. Так я вам скажу, после интеллигентов на Редовой, то бишь Красной, сквере самая вакханалия и началась. Это когда выволокли проституток, гомиков, лесбиянок, трансвестистов, зоофилов и прочую нечисть. Все извиваются, верещат, чувствуют, что полный кандец настал. Кто-то в толпе крикнул: «Бей блядей!» — и Народ попер на брусчатку. Чем их только не били — кулаками, палками, штырями, арматурой, ножками от табуреток, биллиардными киями — люди у нас запасливые, — одна бабка зонтиком у лежащих глаза выковыривала, какой-то старик педерастов авоськой душил… Словом, пир на весь мир!

А я сижу себе, бузу допиваю. Нет, не потому, что руки марать не хотелось. С удовольствием измарал бы. Просто ясно понимал: встанешь, только ринешься на блядей, а твое место уже какой-нибудь барин занял. Ухо надо востро держать — всегда и везде, поняли, ребятки? Мне с моей скамьи все отлично видно было. И потом — что еще нужно добропорядочному гражданину? Бузы и зрелищ. Зрелищ и бузы. Больше ничего.

Устал Народ… Притомился. Снова все по краям площади разошлись, опять уборочные машины выехали. А для передышки по радио объявили «союзников».

(«Ну совсем разошелся, — проворчал человек с двумя горбами, судя по мундиру, чиновник. — Надо же, Союз… Ты еще эсэсэсэр скажи!»)

Слушай, бактриан, помолчал бы. Надо же понимать: Союз нерушимый — это одно, а «Союз» в кавычках — совсем другое. Тьфу, верблюд чертов, с мысли сбил! Ну-ка, налей бузы лучше, а то вообще рассказывать перестану.

Итак, объявили «союзников». Вышла дюжина мужиков и баб в белых рубахах с петухами крестиками. Игра вот в чем заключалась. «Союзники» должны были за десять минут перекрасить рубахи в свой любимый цвет — красный.