Она внимательно взглянула на него.

— Пожалуйста... все, что знаете.

Он посмотрел на ее несчастное лицо, и где-то в глубине ее чудных с поволокой глаз сверкнула искорка. Эштон протянул руку и отбросил с ее щеки выбившийся локон. Затем отступил назад и начал свой рассказ, стараясь связать факты воедино:

— Вы родились двадцать три года назад в Новом Орлеане. Зовут вас Лирин Эдана Сомертон. Ваша мать, Дирдра Кассиди, по происхождению ирландка, а отец — англичанин. У вас есть сестра, Ленора Элизабет Сомертон, она тоже родилась в Новом Орлеане...

— А кто из нас старше?

Эштон осекся, посмотрел на нее и, словно извиняясь, улыбнулся:

— Мне очень жаль, любовь моя, но я так тогда вами увлекся, что такими вещами просто не интересовался.

Это заявление заставило ее покраснеть.

— Продолжайте, — едва слышно шепнула она.

Эштон подошел к окну, раздвинул шторы и выглянул наружу.

— После смерти матери вам с сестрой остался дом в Билокси, на берегу океана. У вас есть дом и в Новом Орлеане, его завещал вам дед. Завещание было составлено, когда вы жили с ним, и, хотя он умер, считая, что вы утонули, никаких изменений в него внесено не было. — Эштон смотрел на нее, заложив руки за спину. — Таким образом, мадам, у вас есть собственное состояние, а если добавить к этому, что ваш отец — богатый лондонский негоциант, в материальном отношении вы вполне независимы. — Эштон медленно улыбнулся. — Если бы я был авантюристом, лучшей жертвы, чем вы, мне не найти.

Она оценила шутку и, немного смущаясь, парировала:

— Ну что ж, будем считать, что именно поэтому вы так упорно называете меня своей женой. — Его лукавая усмешка ободрила ее. — Насколько я понимаю, вы изрядный повеса?

— Мадам? — Эштон удивленно поднял брови.

Лирин коротко взглянула на подарки, разложенные на постели.

— Во всяком случае, вы хорошо знаете, как одевать женщин. — Она искоса взглянула на него, — Или, может, лучше сказать — раздевать?

— Я настоящий праведник, мадам, — запротестовал Эштон.

— Гм. — Лирин прошлась по комнате, то и дело оборачиваясь на него. — Что-то сомнительно.

— Никаких сомнений, любовь моя, — заявил он, улыбаясь. — Клянусь вам, я и не взглянул ни на кого. Меня обжигала память о вас.

— Обжигала? — Она с сомнением снова посмотрела на него. — И как долго? Неделю? Месяц? Год?

Эштон от души рассмеялся. Его радовало, что к Лирин возвращается жизнь. Теперь она больше походила на себя.

— Если бы не ваши раны, любовь моя, я бы доказал, как сильно по вас истосковался.

Ее улыбка медленно погасла.

— Не сомневаюсь, что вы многих женщин сбили с пути истинного, сэр. Остается лишь надеяться, что мне удастся избежать силков, которые вы расставили для меня.

Видя, что она не на шутку встревожена, Эштон посерьезнел:

— Чего вы боитесь, Лирин?

Она прерывисто вздохнула и погрузилась в долгое молчание.

— Я боюсь, — наконец проговорила она, — что я вам не жена, и, если соглашусь с тем, что вы мне муж, когда-нибудь мне придется разочароваться. Но может быть, будет слишком поздно. Например, у меня к тому времени будет ребенок. А может быть, я влюблюсь в вас, мне страшно, что это причинит мне боль.

Эштон подошел к ней, с трудом борясь с искушением обнять ее.

— Я люблю вас, Лирин, и не играю с вами ни в какие игры. Я женился на вас, потому что хотел, чтобы вы были моей женой. И если от нашей любви родятся дети, у них будет имя и они унаследуют все, чем я владею. Это я вам обещаю.

Хотя ради спокойствия ей хотелось держать Эштона на расстоянии, она все сильнее ощущала его мужское обаяние.