– Ты сказал «может» или мне показалось?

– И тебя это совсем даже не удивило?

– Что я уголовной полиции‑то нравлюсь?

– Что Ланц убил Бимбо.

– Нисколько. При таких карточных долгах, какие Ланц у Бимбо наделал.

– Чего ты только не знаешь.

Николь глядела на него таким долгим осуждающим взглядом, что пару секунд ей пришлось держать голову в полной неподвижности. И тогда Бреннер заметил у нее совсем слабые усики, как у Ханзи Мунца. И хочешь верь, хочешь нет, это делало ее только красивее.

– Про ваши карточные долги всякий знает. Только спасатели из Союза нисколько не лучше. Ты не поверишь, на какие они суммы в своем Golden Heart играют.

– Ты ходишь в Golden Heart?

– Раньше ходила.

– Почему только раньше?

– До того, как Штенцль стал моим шефом. Заведение ведь ему принадлежало. По крайней мере половина.

– А кому принадлежит другая половина?

– Откуда я знаю. Брату его, я думаю. Но когда потом через полгода Штенцль стал моим шефом, мне странно было бы туда еще и по вечерам ходить. Да к тому же он со своим братом поссорился.

– Ты про это и полиции тоже рассказала?

– Ты что думаешь, я пойду с такой вот пиджачной парой в Golden Heart?

Бреннер задумался, не было ли это приглашением. Но ради осторожности он покамест быстренько сказал про другое:

– Пиджачная пара – это хорошо. А все равно сразу видно, кто из них шеф.

– Конечно. По запаху пота.

– Всегда эти женщины со своим нюхом, – удивился было Бреннер, но подробнее расспрашивать не стал. Ему еще нужно было вернуться к вопросу о приглашении. – Теперь ты, значит, опять можешь ходить в Golden Heart!

– Теперь вообще‑то опять могу сходить.

– Сегодня в десять?

– Однако ты будешь первым из вашей фирмы, кто отважится туда пойти. В стан врага.

– С тобой мне не страшно.

– Ерунда!

– Значит, в десять?

– Но только если ты сдашь еще и те таблетки, которые у тебя дома лежат.

Бреннер, конечно, почувствовал себя полным идиотом, потому как Николь видела его насквозь своими рентгеновскими глазами.

– Да, жалок тот, в ком совесть нечиста, – отвечала знавшая своих людей Николь с улыбкой.

И эта улыбка занимала его до десяти вечера больше, чем вопрос о том, кто же мог убить Бимбо и Штенцля.

На другой день он все еще не мог понять, отчего у него так раскалывается голова, из‑за того ли, что он бросил принимать таблетки, или просто из‑за того, что он до четырех утра просидел с Николь в Golden Heart.

Или потому, что его так озадачило, что официанткой в Golden Heart была именно Ангелика Ланц.

8

Голова его раскалывалась так, словно у него за ночь выросла вторая, похожая на грохочущий прицеп.

Когда он увидел в зеркале свой заплывший кровавый глаз, то все потихоньку вспомнил. Практически обрывки воспоминаний возвращались, пока он постепенно ощупывал обрывки кожи у себя на щеке.

Лицо у Бреннера всегда было таким довольно красным, все в оспинах. И всегда у него были на щеках эти глубокие, никак не меньше сантиметра глубиной, вертикальные складки, будто он спрятал туда бритвенные лезвия. Но сегодня вся левая половина лица облезла, как у плохо покрашенного манекена в витрине. И левое ухо полностью оглохло.

Конечно, можно сказать, если ты получил пощечину в четыре утра, это вовсе не значит, что у тебя начнется мигрень. Но такая склонная к мигреням башка – вещь непредсказуемая. Приступы частенько случаются и без малейшего повода.