– Не вернулись, – отрезала Евдокия жестко. – Когда добрались до домика, оказалось, что он пуст. Их искали, лес с собаками прочесывали, но разве же на весь лес людей и собак напасешься? Не нашли. Зато наткнулись на следы шатуна. Сначала на следы, а потом и его самого увидели. Матерый оказался зверь и злой, пока брали, он двух собак порвал и мальчишку егеря. Решили, что медведь на Савву Сидоровича напал. Кутасов отчаянный был человек, кураж любил, с азарта мог и на шатуна пойти. А весной, когда снег сошел, обнаружили три тела. Зверьем они были изглоданы, искорежены так, что опознавали их по одежде и часам… Хоронили всем городом. Из Перми приехали друзья, деловые партнеры, родственники Кутасова. Никто и поверить не мог, что с ним такое несчастье приключилось. Они все трое были хорошими охотниками, а погибли ни за что ни про что. Машка над папенькиным гробом уж как убивалась, тварь лицемерная. Даже в обморок падала от горя, вот только от помощи двоюродного дядюшки отказалась и в Пермь с ним не поехала. И потом, сколько ее ни звали, все время отказывалась.

– А через месяц после похорон в городе появился Злотников, – добавил Август. – И скрываться он даже не думал. Полиция к нему было сунулась, вот только оказалось, что свидетелей по тому делу нет. Савва Сидорович, главный обвинитель, мертв, а конюх, что по наущению Злотникова действовал, еще зимой напился пьяным и замерз насмерть.

– А Машка, – зрачки Евдокии сузились от злости, – а Машка знай твердит: «Сергей Демидович – мой спаситель, единственный заступник. Если бы не он, лежать мне в сырой земле». Вот и все, Федя, было обвинение, и не стало обвинения, а Злотников из беглого преступника враз превратился в уважаемого человека, ходил по городу гоголем, и свора его вслед за ним. Аким Петрович такого допустить никак не мог, уж он-то знал всю правду. Какие-то разбирательства пытался затеять, чтобы все по закону. Да только разве ж можно с нелюдем по человеческим законам?

– Аким Петрович не успел довести дело до конца. – Август взъерошил и без того растрепанные кудри, с тихим стоном встал с колен, присел на стоящий возле лежака табурет. – Злотников его упредил, наведался со всей бандой на остров.

– Это мы так думаем, что наведался, – покачала головой Евдокия, – но доказательств у нас нет.

– Расскажите про Айви! Что с ней стало?! – потребовал Федор и, не обращая внимания ни на боль, ни на трескающуюся на руках кожу, сжал кулаки.

– Расскажем. – Евдокия смотрела ему в глаза, в отличие от Августа взгляда она не отводила. – Их шестеро оказалось, тех, кто приплыл на остров и там же, на острове, полег. Шестеро против одного Акима Петровича. Это если Злотникова не считать. А он там точно был, мы уверены. Без его указки они бы не сунулись, побоялись бы. Когда с него сняли обвинения, он начал к Машке Кутасовой захаживать, уже не таясь. Она же, паскуда хитрая, понимала, что одной ей в усадьбе остаться не позволят. Да и кутасовские миллионы многим глаза застили. Вот и выписала себе какую-то приживалку, кажется, дальнюю родственницу – старую, ко всему глухую и подслеповатую. Соблюла приличия, чтобы люди не судачили, что молодая, незамужняя девушка одна, без отеческого присмотра живет. А то, что Злотников в ее девичьей спальне до утра оставался, все знали, но молчали. Машка и при жизни Саввы Сидоровича дурной была, а после смерти так и вовсе скурвилась.