Николай Лейкин. Приемка приданого
Вечером, за день до свадьбы, жених и его шафер-дружка приехали к отцу невесты принимать приданое и прямо прошли в контору. Отец невесты, небольшого роста купец с клинистой бородкой и плутоватыми глазами, ждал уже их и, сидя у стола, побрякивал на счетах. Расцеловались со щеки на щеку. — Печальную необходимость надо исполнить, папашенька, — сказал жених будущему тестю. — Но сам я из деликатности чувств принимать по росписи не буду. Пусть вот Федя займется этим, а я сяду к сторонке, — указал он на дружку и закурил папироску. — О, злато, злато! Сколько из-за него зла-то! — послышался его вздох. — Откровенно говоря, и не хлопотал бы из-за него, проклятого, ежели бы вашей дочери не любил. Ей ведь жить-то с приданым, а не мне! А то после и близок локоть, да не укусишь. Хуже, ежели они, привыкшие к роскошному пуховому ложу родителя, впоследствии в бедности и в холодной квартире прозябать будут. Я, папашенька, человек современный и всей этой серости гнушаюсь, чтоб к приданому из-за недоданной тряпки придираться. Федя займется только главными статьями. — Да что ты какое прение развел? Словно в семигласной думе. Будь покоен, все в порядке, — отвечал отец невесты. — Неужто я ее обижу? — То-то, говорю, ей с приданым жить, а не мне. Я по своим понятиям и в хижине убогой… На голых камнях и с поленом в головах спать буду. А они комплекции изнеженной. Раскрыли роспись. Дружка читал. Жених сидел в стороне. — «Во имя Отца и Сына…» и там прочее… «Даю за моей дочерью Натальей…» и там прочее… Божьего Милосердия два в серебряных кованых ризах… — А обещали пять, — не утерпел и заметил жених. — Во-первых, моего ангела нет, а во-вторых, ее. Хотели Трофима и Наталии выменить и дать и не дали. Неопалимой Купины тоже нет. А какой дом без Купины? Вдруг пожар? Чем я оборонюсь? Ну, да это я так, к слову… Не хотите, чтоб лишняя благодать у вашей дочери в доме была, и не надо. — Ложек столовых и чайных, и десертных по две дюжины, ситечко одно, ложка суповая одна, ложка рыбная одна, молочник, поднос, чайник и самовар парадный… — читал дружка и прибавил: — Тут показано двадцать три фунта серебра, а мы вешали и вышло одиннадцать. — Не может быть… — смутился отец. — Очень может быть-с, — отвечал жених. — Будьте покойны — верно как в аптеке. Во-первых, вы, должно быть по ошибке, вместо серебряного самовара мельхиоровый подсунули. Мы смотрели, папашенька, пробы нигде не нашли. — Ну, уж это жена. Она закупала. Может быть, и мельхиоровый. — Однако вы его в серебро закатали. Не мне из него, папашенька, пить, а вашей дочери, только зачем же обещать? Ну, да все равно. Клади, Федя, на счеты двенадцать фунтов. Папашенька деньгами дополнят. Серебро-то в деле, кажется, по двадцати восьми рублей фунт. Отец невесты разинул рот от удивления и почесал затылок. — Колье бриллиантовое, а также серьги, две булавки, четыре кольца, браслет, все с бриллиантами белой воды, всего на сумму семь тысяч пятьсот, — читал дружка. — Этой радости, папашенька, мы совсем не видели! — возгласил жених. — В свадьбу увидишь. На ней будут надеты. Нельзя же впредь присылать тебе на квартиру, — проговорил отец. — Хорошо-с, но вы счеты от бриллиантщика к росписи пришейте и чтоб было подписано: «деньги получил сполна». А вдруг напрокат взяты? Что тогда? — Да за кого ты меня считаешь? Что ж я, по-твоему, мошенник, что ли? — Я не о себе, папашенька, хлопочу, а о вашей дочери. Ей носить, а не мне, — уклонился от ответа жених. |
