От этой угрозы Джеки прямо задрожала, но сообразила, что Терри пора уезжать. Она была примером, подтверждающим, что любовь слепа, в отношении к своим гигантским, полуграмотным, распутным сыновьям, неприятным всем, кроме матери. В последний раз один из них, приезжавший забрать Терри, припер Джеки к углу кухни и стал ей бормотать, что такая женщина, как она, должно быть, «томиться по мужику», и что ему хотелось бы утолить ее желание. Джеки едва унесла ноги, «случайно» уронив ему на левую ногу кастрюльку. С тех пор Джеки изъявила желание сама отвозить Терри, потому что ее подруга не могла водить машину.

— Я… он понравился мне, — сказала Джеки, хотевшая с кем-нибудь поговорить о Вильяме, но в го же время и боявшаяся рассказывать. Ее реакция на Вильяма была необычна. Джеки была замужем большую часть своей жизни, но никогда не была влюблена. Она вышла замуж за Чарли, чтобы уехать из Чендлера. Чарли это знал и не обращал внимания на то, что его использовали. Он с удовольствием обещал жениться на длинноногой, неопытной девушке, полной жадного любопытства и желания работать. Уже через двадцать часов после встречи с ней Чарли почувствовал, что она заботится о нем. Он не ошибся в ней. Все годы, что они прожили вместе, она следила за оплатой счетов, за крышей над головой, она улаживала все его трудности, делая беспокойную жизнь Чарли мирной настолько, насколько возможно. Он отплатил ей тем, что показал мир. — Он мне понравился, — повторила Джеки. — Вот все, что можно сказать. Он там был, когда я разбилась, позаботился обо мне. Мы разговаривали. Все очень просто…

«Разговаривали так, как будто мы знакомы вечность, — думала она. — Разговаривали, словно никогда не сможем остановиться; разговаривали, как старые, новые, лучшие друзья».

— Кто он?

— Ну, только Вильям, я не помню.

— Он живет в Чендлере?

— Я не знаю, не уверена. — Она отвечала быстро, чтобы Терри не спросила у нее, как же она согласилась стать партнером человека, даже не узнав его фамилии. — Ах, Терри, ничего не преувеличивай. Я в жизни встречалась с тысячью мужчин, сотням давала уроки вождения, и этот такой же.

— Можешь врать себе, но не мне. Ты смущаешься, как девочка. Так когда же я его увижу?

— Не знаю. Кажется, его сестра сказала, что он должен вернуться в субботу.

День, просто врезавшийся в ее память. «Суббота, к вечеру», — говорила его сестра. Три часа пополудни. Джеки решила надеть маленький желтый с белым фартук с кружевными оборками, а под него белую блузку. Он видел ее в кожаном комбинезоне с волосами, смятыми кожаным шлемом, а в этот раз. думала она, неплохо показать себя с другой стороны, скажем, что она может вести дом и даже быть чьей-то женой.

Джеки пришла в себя, услышав смех Терри.

— Ну, милая, с тобой плохо, очень плохо. Ты напомнила мне себя в восемнадцать лет…

Тон Терри дал почувствовать, что путь, которым собирается идти Джеки, подходит для восемнадцати лет и глуповат для тридцати восьми. При резком сигнале автомобиля Джеки подскочила и так резко повернула голову к окну, что Терри опять расхохоталась.

— Это мой старшенький, — сказала Терри.

— Надо бы пригласить его выпить молока с булочкой, — сказала Джеки, надеясь все же, что не придется терпеть здесь неприятного хитрого парнишку.

— Нет, я должна возвращаться, — бодро сказала Терри, пытаясь скрыть разочарование в голосе. Ее трое сыновей и муж всегда считали предательством, если она уезжала во второй половине дня. Дома они всегда оставляли за собой беспорядок. Она знала, что сейчас вернется к рассыпанной на полу еде, распахнутым настежь — навстречу тысячам мух — дверям и к сердитым мужчинам, жалующимся, что в доме нет еды.