Министр остановился, схватился обеими руками за шею – сбоку под ухом. Между его пальцами тонкой струйкой брызнула кровь.

Он еще успел заметить, как глаза министра закатились, ноги бессильно согнулись в коленях, и он, неслышно простонав, рухнул на голубую ковровую дорожку, густо заливая ее яркой кровью.

Вот и все.

Толпа, как единый организм, на мгновение замерла, потом взорвалась криками.

Ближайший – наверное, заместитель – из челяди обернулся к министру, раскрыл рот, но его тотчас же подхватили под руки подскочившие охранники и увлекли – толстого, то и дело беспомощно оглядывавшегося назад – к выходу из аэровокзала.

Вслед за ними побежали чины пониже – остальная свита.

Бездыханное, залитое кровью тело министра скрылось из его поля зрения.

А вообще-то нет, не бездыханное – министр еще хрипел, пеня розовую кровь на побелевших губах.

Он вопил, орал и размахивал руками вместе со всей толпой.

Крики становились все громче.

В людском движении вдруг стали образовываться водовороты и промоины, кого-то уже хватали милиционеры, кого-то рвала на куски обезумевшая толпа.

На мгновение перед его глазами мелькнуло перекошенное, абсолютно белое лицо агента госбезопасности в спортивном костюме.

«Так, пора выбираться отсюда!»

Расталкивая локтями снующих вокруг безумных людей, он пробивался к выходу.

– Разойдись, суки! – грянуло у него над самым ухом. – Р-разойдись!!

Это мент, расчищая себе дорогу резиновой дубинкой, так называемым демократизатором, рассекал людское бушующее море – искал кого-то.

«Понятно – кого…»

А за ним еще двое, тоже с дубинками.

– Товарищ старлей! – завыл какой-то мужичок.

Он обернулся – мужичку крутили руки те самые двое ментов. Мужик извивался, как раненая змея, и нечленораздельно орал в свое оправдание:

– Товарищ старлей!! Это не я стрелял! Это вон тот парень в кожанке стрелял!

«Неплохо! Им еще показалось, что кто-то стрелял. Не стрелял я – просто нож бросил…»

Парень в кожанке, на которого указал мужик, немедленно побледнел и попытался юркнуть в толпу, но третий мент, раскручивая над головой дубинку, как боевую палицу, ринулся вслед за ним.

Убийца направился подальше от разворачивающихся военных действий, и донесся до него полузадушенный, разорванный крик:

– Да не я это! Врет тот мужик все, брешет он!! Я здесь на вокзале работаю! Уборщиком!..

«Парня того настигли, надо думать… Хорошо работает наша милиция, оперативно, – подумал убийца, – кого надо, не ловит, а кому не надо, руки крутит и головы проламывает…»

Он выбрался наконец из гущи беспорядочно мечущихся и оглушительно вопящих людей на относительно свободный пятачок.

Только-только перевел дух, как попал в самый водоворот бегущих из вокзала людей – двери выхода из здания еще не успели закрыть, и народ теперь, насмотревшись на милицейский произвол, валом валил наружу.

Увлеченный потоком человеческих тел, он стремительно несся наружу.

Совсем рядом с ним двое милиционеров волокли под руки заливающегося горючими слезами старого казаха. Тот не сопротивлялся, только, призывая аллаха, скулил какую-то заунывную молитву.

Следом за ментами и казахом озабоченно бежали оба агента.

– Он-он-он-он, – скороговоркой твердил «спортсмен» с перекошенным лицом, – Я точно видел – у него связка дротиков в руках была! Ну, сейчас тебе покажут, террорист хренов, падла!!

И, изловчившись, он пнул старика ногой в поясницу, да так, что тот и на ногах не смог удержаться.

Убийца уже собрался выбираться из здания аэровокзала, как вдруг в зал ворвался целый наряд милиции – сплошь казахи.