|
Возможно, к вам в МИД они и просачивались. Но что там правда, а что нет? Кому это ведомо? Зато я знаю совершенно точно: власть, которая не в состоянии справиться с антивоенной агитацией не только на заводах, но и фронте ломаного гроша не стоит. Такую власть не поддерживать надо, а разрушать! Да я, если хотите знать, устал писать рапорта начальству об аресте членов Петроградского совета. И что вы думаете мне ответили? Вызвали и сказали, что сейчас время демократических свобод, представляете? Вот тогда я и решил перейти к большевикам. По своим каналам устроил встречу с самим Троцким. Лев Давыдович мне поверил, в партию рекомендовал — приняли без всяких проволочек. А на службе я подал в отставку. Скажите, а зачем я там нужен, если всё равно ничего нельзя? Ни арестовать, ни обыск провести? К чёрту такая работа. Однако я разоткровенничался с вами. Это понятно: в здешней провинциальной дыре не часто встречаются столичный жандармский полковник и чиновник МИДа по особым поручениям, да ещё и статский советник. — Он поднялся, и, одёргивая френч, сказал: — Мне пора.
Уже в передней, перед самой дверью, посланец Троцкого повернулся и обронил: — Вы — единственный, кому я сделал столь щедрое предложение о совместной работе, а потом, выслушав контрреволюционную исповедь, закрыл на неё глаза. Я терплю всё это лишь благодаря вашим прошлым расследованиям. Они были блистательны. Я ведь много о вас читал в газетах, и даже восхищался вами. Помните заголовки? «Убийца французских ювелиров Делавинь пойман», «Тайна персидского обоза раскрыта», «Кровавый Зелимхан больше не страшен», а про петроградского маниака, убийцу модисток, уж и не говорю. Ловко вы его тогда поймали, да и супружница ваша не испугалась, вовремя на спусковой крючок нажала…Да были времена-с. — Вы несколько преувеличиваете мои заслуги. — Будет вам. Вы, и впрямь, обладаете исключительными способностями. Да, вот чуть не забыл уточнить: вы даёте слово, что не сбежите? — Безусловно. — Вот теперь я спокоен. До скорого свидания. А оно неизбежно. — Честь имею. Автомобиль, свистя шинами, уехал. Не успел Ардашев закрыть за гостем дверь, как в коридоре показалась супруга. — Кто это был? — спросила она обеспокоенно. — Так…один знакомый. — Знакомый? Откуда? Я раньше его никогда не видела. — Из Петрограда. Бывший жандармский полковник. — А что ему нужно? — Предлагал служить. — Где? — У красных. — А ты? — Естественно, отказался. — Надеюсь, без пояснений, что тебе с большевиками не по пути, потому что они грабят и разваливают Россию? Ничего такого ты ему не говорил? Ардашев молчал. — Значит, сказал, — вздохнула Вероника Альбертовна. — И нам теперь недолго осталось, да? — она подняла на него глаза полные слёз и повторила: — Недолго? — Он дал три дня на размышление. — Три дня, а что потом? тебя повесят? расстреляют? — Вероника, успокойся. Я что-нибудь придумаю. Из любого положения всегда можно найти выход. Но одно я знаю точно — тебе надобно срочно выехать из Ставрополя. — Нет, Клим, даже слушать не хочу. Без тебя никуда не поеду. — Это глупо. Поезжай вместе с Варварой. И чем скорее, тем лучше. Я тут сам как-нибудь справлюсь. Дверь тихо скрипнула. На пороге появилась горничная. — Простите, что без стука… Но, Вероника Альбертовна, вам, и правда, лучше уехать. Так будет спокойнее. На улицах ужас, что творится. Вчера у здания Окружного суда какой-то прохожий узнал бывшего городового — старика Степана Силантьевича Поспелова, переодетого в штатское. |
