Но нет… Сейчас Лихно не станет лукавить и назовет вещи и людей своими именами. Он хочет забыть это имя, но до сих пор не получается. Даму звали Лена Степанова. В ту пору это была девушка божественной красоты. Если бы она сотрудничала с каким-нибудь журналом мод, то тираж того журнала подскочил бы до небес. Если бы снималась в кино, ходили бы смотреть не фильм, а на Лену. Выросшая в нищете, в условиях, где в женщине ценят прежде всего физическое здоровье и силу, она не знала себе цену. Жаль, что так и не поняла своего призвания.

Вскоре выяснилось, что некий бизнесмен Аносов, редкий кобель, имеет на дамочку свои виды. Короче, любовные интересы двух мужчин вошли в противоречие.

Женщина выбрала того, у которого толще кошелек. Вполне естественный выбор, другого и быть не могло. Она не любила Аносова, но мечтала о той красивой жизни, которую видела в глянцевых журналах. Лихно в ту пору не был богатым человеком, он не мог дать девушке того, о чем она мечтала. Так или иначе, он проиграл этот бой. Обида за поражение крепко засела в сердце, а уязвленное мужское самолюбие мешало спать по ночам.

Лихно решил ближе присмотреться к своему недавнему конкуренту. Выяснилось, что Аносов имел прибыльный бизнес. В его кармане помещалось два с половиной десятка фирм, объединенных в концерн «Ибис». Лихно никогда не брался за дело, о котором имеет приблизительное общее представление, поэтому скрупулезно собрал всю доступную информацию и выяснил, что Аносов имеет гораздо более высокие доходы, чем те, что отражены в официальных бумагах.

Один знакомый устроил им встречу в номере приличной гостиницы. Все шло гладко. Мужчины съели ужин, выпили по рюмке коньяка. И Лихно перешел к делу: предложил бизнесмену делать ежемесячные пожертвования на нужды общественной безопасности. Другими словами, сливать тридцать процентов выручки на банковский счет Лихно. Цена за душевное спокойствие и неприкосновенность бизнеса вполне приемлемая. Плюс к тому, и это главное, Лихно забывает прошлую обиду.

Аносов повел себя как последний дурак. Вспылил, ответил в том духе, что не желает ишачить на Лихно.

В таком тоне с Лихно не смел разговаривать ни один человек. Но школа контрразведки научила проглатывать еще и не такие обиды. Научила и другому: не оставлять обиды без ответа. В гостиничном номере Лихно просто выслушал собеседника и решил выждать время. Он надеялся, что Аносов поумнеет и ответит «да». Неделя катилась за неделей, но ничего не происходило…

Лихно оборвал рассказ, вытер губы салфеткой, взглянул на охранника и сказал, что грязную посуду можно убирать. И еще пусть кто-нибудь из парней присмотрит за супругой, иначе к отъезду она напьется до поросячьего визга. Девяткин сидел с каменным лицом, будто не слышал последних реплик. Его руки, скованные наручниками, лежали на столе. В правом кулаке был зажат золотой паучок, забытый женой Лихно.

Он думал о том, что наручники импортного производства, на каждом браслете отдельный замочек. Как на отечественных. Достаточно расстегнуть один из двух замочков, и руки свободны. На это уйдет примерно… Трудно предположить, сколько времени потребуется. Полчаса или чуть больше. Главное, незаметно для посторонних глаз согнуть крючком заколку брошки, сделанную из мягкого металла. Хочется надеяться, эта заколка не сломается.

Джейн чувствовала себя лучше. Еще днем ей соорудили что-то вроде постели, бросив на настил спасательные жилеты. Сверху накрыли армейским одеялом из грубой шерсти, поверх него постелили брезент, защищавший от холодного тумана. Радченко время от времени ставил Джейн градусник и сокрушенно качал головой.

– Состояние не улучшается, – повторял он. – Это меня настораживает… Сейчас главное, чтобы не развился отек…

– Хватить травить фуфло, – злился Сотников. – Если у нее разовьется отек, ты отправишься на корм рыбам.