Внезапно умилившись, Вернер Лежанвье спросил себя: кого в ту пору могли интересовать распри погонщика верблюдов со своим верблюдом — разве что один из них вздумал подать на другого в суд?

Одно не подлежит сомнению: в ту счастливую пору круг его интересов был весьма обширен.

«Женьшень: растение, произрастающее в Монголии, которому китайцы приписывают чудесную способность возбуждать чувственность. Его корень имеет форму человеческого бедра, и, как утверждают, он издает стон, когда его выдирают из земли. (Женьшень — мандрагора?)

„Двенадцать — наши будущие десять“ — труд Ж. Эссига о двенадцатеричной системе…

(Стюарт Мерилл)

Элен Ж. Водолечебный массаж, тел. МИР 21–24, звонить до 9 утра или после 8 веч.»

Как Вернер Лежанвье ни напрягался, он не мог припомнить, кем была Элен Ж. — той белокурой славянкой, которая, занимаясь любовью, плакала, или же той маленькой брюнеткой со шрамами, которая в праздник 14 июля бросилась под поезд метро.

Чтобы взбодрить слабеющую память, он снова поднес к губам бутылку с шотландским виски.

Скрип открываемой двери, бегущий по ковру луч света.

— Дорогой, вы здесь? (Диана.) Вас ждут… Что ты делаете?

— Ничего, я…

Первым делом — спрятать «Олд Краун».

— Вы готовились выйти на ристалище?

Как хорошо она его знает!

И вместе с тем — как плохо… иначе она не приблизилась бы так неосторожно.

Ему достаточно было подняться, чтобы заключить ее в объятия, пустить нетерпеливые руки гулять по двойному шелку: ее платья и ее кожи.

«Двойной Шелк» — так ему случалось называть ее в постели.

— Дорогой мой мэтр! — сдавленным голосом запротестовала она. — Пощадите вашу покорную прислужницу!

Она, как всегда, издевается над ним! Разжав объятия, он отыскал ее губы, которые, как он и предвидел, оказались покорными и холодными.

— Вер-нер! — Тон успел измениться.

— Да?

— Прекратите, на нас смотрят!

— Кто?

— Все, из другой комнаты! Оставьте меня!.. Пойдемте…

Оставить ее? Идти за ней?.. Его сейчас обуревало нетерпеливое, как у подростка, желание раздеть ее тут же, на месте, поцелуями не давая возражениям вырваться из ее рта.

— Вернер, стоп!.. Вы пугаете меня!

«Вы пугаете меня…» Эти слова отрезвили его в один миг. Он вновь увидел себя перед зеркалом в спальне, в котором обнаружил новое — постаревшее — лицо.

— Простите меня… Не знаю, что на меня нашло…

— Зато я знаю: вы молодеете с каждым днем! — вздохнула Диана, разглаживая свой наряд, как дикая утка разглаживает перышки, после того как увернулась от охотника.

Она встала на цыпочки, чтобы поцеловать его в уголок рта, и обратилась к нему на «ты», что бывало чрезвычайно редко:

— Я выгоню их до полуночи, а до той поры потерпи, дорогой! Я… я хочу этого так же, как и ты.

— Правда?

— Клянусь! А теперь пойдемте. Сотрите тут помаду. Вспомните, что вы мэтр Лежанвье, великий Лежанвье… Не забывайте этого ни на миг.

For he is a so jolly good fellow… Их было восемь, они сидели рядком за двойным заграждением из хрусталя и столового серебра и хором горланили эту песенку, поднимая бокалы: Жоэлла, Билли Гамбург с Дото, мэтр Кольбер-Леплан, Дю Валь, Жаффе, Сильвия Лепаж, Меран.

Отпустив руку мужа, Диана быстро переметнулась в другой лагерь, и это она подняла первый тост. Она сказала:

— За моего дорогого мэтра!

Жоэлла непринужденно воскликнула:

— За Вэ-Эл!

С четырехлетнего возраста она звала отца по инициалам: «Вэ-Эл».